С. 142

– «В сиянье месяца златого…»

В оригинале: «Okolo m?s?ce kola se d?laj?». Здесь, по всей видимости, не опознано начало народных девичьих страданий сазавского края (см. комм., ч. 1, гл. 11, с. 159).

Kola se d?laj? okolo m?s?ce.

M?j milej na m? se hn?v?, ?e nem?m tis?ce

?e nem?m tis?ce, jsem d?vka chudobn?,

ale p?ece z?st?v?m j? panenka poctiv?.

Кругом колесо уже месяц ходит.

Зол мой милый на меня, что тысяч не будет,

Что тысяч не будет за мной, девкой бедной,

Девкой такой бедной, да такою честной.

И т. д. А златые только листы, да и они желтые (?loutne). Падают желтые на травку хилую, девку бедную зовут за собой в могилу.

?loutne list?, ?loutne, such? pad? dol?,

a j? d?vka p?echudobn? mus?m j?t do hrobu.

Hrobu se nelek?m, nen? tak hlubok?,

v?dy? ta na?e chud? l?ska trvala t?i roky.

Trvala t?i roky, n?kolik m?s?c?,

ty m?s?ce ti odpust?m, l?ta v?ak nemohu

Любопытно, что если любимые песни Швейка солдатские, то фельдкурата Каца – девичьи.

– Aurea prima satast, aetas, quae vindice nullo.

Овидий, «Метаморфозы». В переводе В. Шервинского: «Первым век золотой народился, не знавший возмездий».

– Сударь! Дорогой друг, – продолжал он умоляющим тоном, – дайте мне подзатыльник!

– Один или несколько? – осведомился Швейк.

– Два.

– На!

Фельдкурат вслух считал подзатыльники, блаженно улыбаясь.

– Это отлично помогает пищеварению, – сказал он. – Теперь дайте мне по морде… Покорно благодарю! – воскликнул он, когда Швейк немедленно исполнил его желание. – Я вполне доволен.

В книге, полной анекдотов о непутевой жизни самого автора «Швейка», написанной парой его жижковских приятелей, а заодно и соиздателей первых выпусков романа Франты Зауэра и Ивана Сука (Sauer Franta, Suk Ivan. In memoriam Jaroslava Ha?ka. N?kladem autor?. Praha, 1924. 121 s.), в разделе как раз последнего (s. 92) находим такой эпизод, сразу после небольшого рассуждения о полном безразличии Гашека к простым плотским утехам и о его чисто товарищеских отношениях с пражским проститутками:

«Jednu z nich, star??, ztloustou, v Celetn? ulici jmenoval dokonce svou nejlep?? p??telkyn?. P?ece v?ak nejv?t?? d?v?rnost?, kterou jsem mezi nimi vid?l, bylo, ?e ji kdysi Ha?ek (notn? st??knut?) po??dal o po??dnou facku.

– Ale, Jardo, nebudu t? p?eci fackovat

– Andulo, takov? se? p??telkyn?, ani takovou slu?bi?ku mi neud?l??, – domlouval j? Ha?ek, ura?en? jej? neolomnost?. Pak p?ece ji p?emluvil, a nastaviv tv??, stiskl zuby.

Facka mlaskla.

– Tak, te? mi je zas dob?e. P?ines p?r rum?!

Одну из них, пожилую, весьма упитанную, работавшую на Целетной улице, даже звал своей лучшей подругой. Однако никакой тесной близости между ними я не наблюдал, кроме того случая, когда при мне Гашек (уже изрядно навеселе) не попросил ее о крепкой оплеухе.

– Вот еще, Ярда, не буду я тебя бить.

– Андулка, как же так, подруга лучшая, а такую услугу не хочешь мне оказать, – уговаривал ее Гашек, обиженый ее несговорчивостью. И уговорил таки, подставил щеку и сжал зубы.

Раздалась звонкая оплеуха.

– Вот так, теперь мне снова хорошо. А ты сходи и принеси пару рома».

Иными словами, Ярослав Гашек на личном опыте имел возможность убедиться, как хорошо для желудка, а также мозгов да и просто общего самочувствия бухой скотины получить разок-другой от всей души в бубен.

Он обнаружил стремление к мученичеству, требуя, чтобы ему оторвали голову и в мешке бросили во Влтаву.

– Мне бы очень пошли звездочки вокруг головы. Хорошо бы штук десять, – восторженно произнес он.

Фельдкурат жаждет доли Яна Непомуцкого и хотел бы обзавестись звездочками вокруг головы, как у статуи этого святого на Карловом мосту. См. комм. ч. 1, гл. 2, с. 44.

Очевидно, что свои муки и заслуги перед Чехией Кац ценит выше, у статуи Яна Непомуцкого на пражском мосту звездочек только пять.