LX
LX
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
4 Я кончил первую главу;
Пересмотрел всё это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу;
8 Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам;
Иди же к невским берегам,
12 Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
2 Стилистический ход, который сообщает происходящему в главе дополнительную «реальность», давая понять, что Онегин каким-то образом превратился в осязаемую личность, «покамест» автор возился с (неведомым) героем своей следующей поэмы (обещанной читателю в LIX: 14), длинной и заведомо скучной.
3—4 …моего романа… первую главу… — «Евгения Онегина».
6 Противоречий… — Вряд ли имеются в виду хронологические погрешности; скорее — противоречивость натуры Онегина, одновременно сухой и романтичной, холодной и пылкой, поверхностной и глубокой.
8 Цензуре долг свой… — Подразумевается, что отдельные фрагменты придется исключить.
9 …журналистам… — Стерн бы обратился к «Messrs. the Monthly Reviewers!» («Господам авторам ежемесячных обзоров»).
11—12 Иди же к Невским берегам, /Новорожденное творенье! — Явное подражание широко известным строчкам Горация из «Посланий», I, XX. Восемнадцатый век знает множество их парафразов; например, у Льюиса в «Предисловии» к «Монаху»:
Now, then, your venturous course pursue,
Go, my delight! dear book, adieu!
(Теперь иди своей опасной дорогой,
Иди, моя отрада! Дорогая книга, прощай!)
«Новорожденное» в данном контексте — галлицизм. Ср.: Жильбер, «Осьмнадцатое столетие» («Le Dix-huiti?me Si?cle», 1775), стих 391: «Officieux lecteur de ces vers nouveaux n?s…»[340]
14 Кривые толки — Здесь, вероятно, следует понимать как «неверное толкование». В более общем контексте это может означать также «ложные слухи» или «праздную болтовню».
Предвзятое суждение о некотором поверхностном сходстве первой главы с байроновским «Беппо» привело к тому, что Пушкина стали считать учеником Байрона, и, как следствие, первые читатели ЕО сравнивали автора с «русским Байроном» Иваном Козловым, популярной посредственностью; ирония здесь в том, что сравнение не всегда было в пользу Пушкина. В связи с выходом поэмы Козлова «Чернец» (четырехстопная история молодого монаха с темным прошлым) Вяземский писал 22 апреля 1825 г. Александру Тургеневу: «…скажу тебе на ухо — в „Чернеце“ более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина»{37}. В тот же день Языков писал брату о том же «Чернеце», которого еще не успел прочесть: «Дай Бог, чтоб правда, чтоб он был лучше Онегина»{38}. Почему Бог должен был это дать, не совсем ясно, но когда была написана вторая глава ЕО, Языков, по крайней мере, имел удовольствие найти ее «не лучше первой… та же рифмованная проза»{39}.
Под строфой XL Пушкин написал по-французски:
October 22
1823
Odessa