I

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

I

Вл<аститель> слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

4 Над нами царствовал тогда.

1 Пушкинское «Вл-» может быть сокращением двух, и только двух, слов, «властитель» и «владыка». Я склонен предположить второе из них: по эвфоническим причинам (оно не дает нагромождения согласных, как на стыке слов «властитель» и идущего за ним «слабый») и потому, что Пушкин в таком же смысле уже использовал слово «владыка» в оде «Вольность» (1817), стихи 37–38:

Владыки! Вам венец и трон

Дает Закон, а не природа…

а также в строках 2, 7, 33 и 53 стихотворения «Недвижный страж дремал…», созданного в декабре 1823 г., в десяти строфах по шесть стихов, из которых пятый написан трехстопным ямбом, остальные шестистопным с рифмовкой aabeeb (с гл, 10 его связывают еще несколько мотивов — см. коммент. к VIII и IX — и «владыка» в нем означает Александра I), и, кроме того, в стихотворении «Анчар», написанном 9 ноября 1828 г., стих 31–32:

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

2 Плешивый щеголь… — У Александра I, официально именуемого Благословенным, на втором десятилетии царствования (1801–1825) появилась лысина (и лишний вес, о чем ниже).

Ср. у Байрона в «Дон Жуане», песнь XIV (оконченная 4 марта 1823 г), строфа LXXXIII, в которой остроумный поэт обращается к предводителю английских борцов против рабства Вильяму Вильберфорсу с такой очень дельной просьбой:

Shut up the bald-coot bully Alexandre!

Ship off the Holy Three to Senegal;

Teach them that «sauce for goose is sauce for gander»,

And ask them how they like to be in thrall?

(Запри лысого задиру Александра!

Сошли «святую троицу» в Сенегал;

Объясни им, что и для гуся и для гусыни соус

Стряпают один и тот же,

И спроси каково им в рабстве?)

(Пишо, 1824: «Enferme cet empereur fanfaron ? la t?te chauve…»[928])

У того же автора Александр I еще раз упоминается в поэме «Бронзовый век» (1823), строфа X:

How well the imperial dandy prates of peace!

(Как ловко денди-император рассуждает о мире!)

Если бы я не стремился к абсолютной верности тексту, то мог бы перевести пушкинское «плешивый щеголь» байроновским «bald-coot dandy». Но это был бы уже не буквальный перевод, а литературный.