IV
IV
Они дорогой самой краткой
Домой летят во весь опор.17
Теперь послушаем украдкой
4 Героев наших разговор:
— Ну что ж, Онегин? ты зеваешь. —
«Привычка, Ленский». — Но скучаешь
Ты как-то больше. — «Нет, равно.
8 Однако в поле уж темно;
Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!
Какие глупые места!
А кстати: Ларина проста,
12 Но очень милая старушка;
Боюсь: брусничная вода
Мне не наделала б вреда.
2 Пушкинское примечание 17 относится к опечатке «зимой» вместо «домой».
5—6 …Онегин… Ленский… — Во времена Пушкина и Толстого в дворянской среде, как военной, так и литературной, у людей, связанных дружескими отношениями, qui se tutoyaient[441], было принято называть друг друга по фамилиям или титулам (ср. мой коммент. к гл. 8, XVII–XVIII). К знакомым и людям старшим по возрасту обращались по имени и отчеству, только по имени обращались лишь к близким родственникам или друзьям детства.
Выражение «Ну что ж», которым Ленский начинает разговор, равнозначно французскому «eh bien».
5—14 Второй диалог, занимающий IV, 5—14 и V, 1—12, состоит из восьми реплик, и снова Онегин, произносящий 75 слов, оказывается в три раза разговорчивее Ленского. Следует отметить, что по сравнению с предваряющим диалогом (I–III) смена настроения происходит в обратном порядке: Онегин начинает с вялой, но вполне добродушной болтовни, а заканчивает едким сарказмом. Онегин погружает Ленского в состояние обманчивой безмятежности, превознося достоинства старушки Лариной; небрежный вопрос «которая Татьяна?» задается с очевидной провокационной целью: Ленский наивно объясняет то, что наверняка уже известно Онегину, чем вызывает целый шквал язвительных колкостей. На самом деле Онегин здесь не столько остроумен, сколько груб, и остается только удивляться, почему вспыльчивый Ленский сразу не вызывает его на дуэль. Когда я впервые читал ЕО в возрасте девяти или десяти лет, это место меня настолько расстроило, что я мысленно представил себе, как на следующее утро Онегин едет извиняться к Ленскому с той учтивой прямотой, которая составляет обаяние гордого человека, за то, что излил свою желчь на предмет обожания влюбленного и на светило поэта.
«Ларина… очень милая старушка», une petite vieille tr?s mm able. Перефразируя Шекспира (сонет II), по меньшей мере «сорок зим избороздили ее чело»[442] (см. коммент. к гл. 2, XXX, 13–14).
8 …поле… — Фр. la campagne.
10 Какие глупые места! — Этот стих удивительным образом перекликается со стихом 6 («Какие грустные места!») известного стихотворения Ф. И. Тютчева «Песок сыпучий по колени…», написанного четырехстопным ямбом со структурой рифм ababecec в 1830 г. и опубликованного в пушкинском «Современнике» в 1837-м:
Песок сыпучий по колени…
Мы едем — поздно, — меркнет день,
И сосен, по дороге, тени
Уже в одну слилися тень.
Черней и чаще бор глубокий —
Какие грустные места!
Ночь хмурая, как зверь стоокий,
Глядит из каждого куста!
Как было указано русскими критиками, образ стихов 7–8 не что иное, как усовершенствованная метафора из стихотворения Гете «Здравствуй и прощай»
(«Willkommen und Abschied»): «Wo Finsternis aus dem Gestr?uche mit hundert schwarzen Augen sah»[443].
11 А кстати… — «Глупые места» напоминают Онегину об их «глупых обитателях» — «простой» Лариной; отсюда и «кстати».
11—14 Немыслимый перевод Боденштедта{68} этих стихов на немецкий звучит следующим образом:
Lensky! Die Larina ist schlicht,
Aber recht h?bsch f?r ihre Jahre;
Doch ihr Lik?r, wie schlechter Rum,
Steigt mir zu Kopfe, macht mich dumm.[444]
Редкий случай, когда выдуманный переводчиком ром оказывает на него такое же воздействие, как на воображаемого говорящего.
Варианты
6—8 Черновик (2369, л. 49):
…ты скучаешь —
Всегда и всюду, правда — но
Сегодня больше — нет, равно.
9 В беловом варианте этого стиха кучер Онегина назван Ильюшкой. Кучера Пушкина в Михайловском звали Петр.