VII
VII
На ветви сосны преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною смиренной
4 Качал таинственный венок.
Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
И на могиле при луне,
8 Обнявшись, плакали оне.
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет;
12 Один под ним, седой и хилый,
Пастух по-прежнему поет
И обувь бедную плетет.
2—4 Могила поэта, с венком и лирой, что подвешены над нею на ветвях кладбищенских деревьев, была уже воспета Жуковским в знаменитой его элегии «Певец» (1811). Она состоит из шести строф, по восемь стихов каждая, с рифмовкой abbaceec. Метрика ее необычна; она была новинкою для русской просодии: в каждой строфе за четырьмя пятистопными ямбическими стихами следуют три четырехстопных ямбических стиха, а заключительный стих — двухстопный дактиль (стихи 41–48):
И нет певца… Его не слышно лиры…
Его следы исчезли в сих местах;
И скорбно все в долине, на холмах,
И все молчит… лишь тихие зефиры,
Колебля вянущий венец,
Порою веют над могилой,
И лира вторит им уныло:
Бедный певец!
Заметим, что бедным певцом назван Ленский в гл. 6, XIII, 10: На встречу бедного певца, «? la rencontre du pauvre chantre».
9—10, 12 См. коммент. к гл. 6, XL, 14.
9—11 Описывая забытую придорожную могилу Ленского в русской Аркадии, Пушкин передает упадок и забвение двумя замечательными анжамбеманами:
Но ныне… памятник унылый
Забыт. К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет…
Переводчик от всей души желал бы в точности сохранить этот покрой и аллитерации (протяжное ны, ритмичность повтора двух односложных слов на з), но ему приходится довольствоваться следующим:
but now… the drear memorial is
forgot. The wonted trail to it,
weed-choked. No wreath is on the bough.
Заглох точнейшим образом переводится как «weed-choked»[747], но, строго говоря, в этом заглох не появляется никакого русского эквивалента английскому «weed»[748]. Это не имело бы особого значения, если бы не одно удивительное обстоятельство, напрямую связанное с английским «weed». Я сильно сомневаюсь, что в те годы, когда писались эти строки (с осени 1827 г. по 19 февраля 1828 г.), Пушкин настолько овладел английским, что смог не только прочесть английскую поэму длиною более чем в две тысячи строк, но и уловить все изящество ее ритма. Как бы там ни было, факт остается фактом — гл. 7, VII, 9—11 ЕО обнаруживает разительное сходство, как настроения, так и музыкального настроя, с отрывком из «Белой оленихи из Рильстона» («The White Doe of Rylstone») Вордсворта (сочиненным в 1807–1808 гг., опубликованным в 1815 г.), песнь VII, стихи 1570–1571, 1575–1576:
Pools, terraces, and walks are sown
With weeds, the bowers are overthrown,
………………………………………………
The lordly Mansion of its pride
Is stripped, the ravage hath spread wide…
(Пруды, террасы и дорожки заполонили
Сорняки, беседки развалились
…………………………………………………
Господский замок своей славы
Лишился, опустошение повсюду…)
12 …под… — В издании 1837 г. ошибочно напечатано над.
Вариант
1—10 В черновике этой строфы (2368, л. 36, 37):
Кругом его цветет шиповник,
Минутный вестник теплых дней,
И вьется плюш, могил любовник;
Гремит и свищет соловей —
В тиши пустыни онемелой,
И говорят, над урной белой
Поутру свежий ветерок
Колеблет иногда венок
На ветвях сосен устарел<ых>,
На урне надпись говорит…
Согласно Цявловскному (ПСС 1936, т. I, с. 757), следующее четверостишие повторяется на одной и той же странице дважды (2368, л. 36, по Томашевскому, Акад. 1937, с. 417):
Кругом его цветет шиповник,
Минутных вестник теплых дней;
И вьется плюш, могил любовник,
И свищет ночью соловей.
А далее идут семь строк, написанных дактилическим и анапестическим гекзаметром с женскими нерифмованными окончаниями (1827){153}:
В роще карийской, любезной ловцам, таится пещера:
Стройные сосны кругом склонились ветвями, и тенью
Вход ее заслонили на воле бродящим в извивах
Плюшем, любовником скал и расселин. С камня на камень
Звонкой струится дугой, пещерное дно затопляя,
Резвый ручей. Он, пробив глубокое русло, виется
Вдаль по роще густой, веселя ее сладким журчаньем.