XLIV
XLIV
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он – с похвальной целью
4 Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
8 В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
12 Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
2 …душевной пустотой… — Ср. письмо Байрона Р. Ч. Далласу от 7 сентября 1811 г.: «мое существование — мрачная пустота».
4 Себе присвоить ум чужой… — расхожее выражение того времени. Ср. с «Монахом» Мэттью Льюиса (Mattew Lewis, «The Monk», 1769), гл. 9: «Не в силах вынести подобную неопределенность, [Амброзио] в надежде отвлечься от нее, попытался присваивать себе мысли других».
7 обман — это не чарующий вымысел любимых романов Татьяны, а дешевая фальшь модных философствований и политического интриганства.
12—14 С коротенькой «профессиональной» репликой «в сторону» на сцену возвращается второй главный герой главы — Пушкин; он, а не Онегин критикует в этой строфе современную литературу; и с XLV до последней, LX строфы гл. 1, за исключением строф LI–LV (да и то в первых двух из них голос Пушкина вполне различим), поэт будет играть главную роль.
Вариант
14 В черновой рукописи (2369, л. 17 об.) Пушкин колебался между «розовой» тафтой и «зеленой».