VII
VII
От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
4 Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
8 Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни нашей для него
12 Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.
Здесь Пушкин начинает разработку темы Ленского. Она подразумевает описание естества этого молодого заурядного поэта посредством того языка, который сам Ленский использует в своих элегиях (пример дается в шестой главе), — то размытого смещением несфокусированных слов, то наивно воспаряющего в псевдоклассической манере посредственных французских рифмачей. Даже самый точный перевод склоняется к тому, чтобы, привнеся некий смысл, улучшить неопределенную flou[360] замечательного пушкинского перевоплощения.
Эта строфа (см.: Публикация «Евгения Онегина», пункт 2) была первой строфой романа, которую напечатал Пушкин в конце декабря 1824 г. (в «Северных цветах» Дельвига на 1825 г.). Подозреваю, что причиной, заставившей нашего поэта выбрать эти отрывки (строфы VII–X) для предварительной печати, было стремление привлечь внимание друзей (в строфе VIII) к тому, что ни один из них не постарался разбить сосуд его клеветников (см. коммент. к гл. 4, XIX, 5).
Варианты
4 Отвергнутый черновой вариант (2369, л. 25 об.) гласит:
И ласкою парнасских дев.
Это доказывает, что Ленский был верен своей нареченной и заигрывал лишь с музами.
9—14 В первой беловой рукописи:
Он знал и труд и вдохновенье
И освежительный покой,
К чему-то в жизни молодой
Неизъяснимое влеченье;
Страстей кипящих буйный пир,
И слезы и сердечный мир.