39. Землетрясение

39//1

...К каждому проходившему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурской лезгинки; после этого дети бежали за машиной, крича: — Давай денги! Денги давай! — Иностранный турист так описывает участок пути между Крестовым перевалом и Кайшаурской долиной:

"Мы миновали высшую точку пути и начали спускаться в долину, становившуюся все более плодородной. Пейзаж здесь не так суров. Крестьяне работают в полях. На шоссе мальчишки всех возрастов пляшут и поют, когда мы проезжаем, бросают нам цветы, просят копеек и сигарет..." [М. Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 139-140].

To же в советском очерке:

"У Крестовой горы начинается перевал на южный склон. Глубоко внизу виднеются Млеты. Дорога многочисленными петлями смягчает стремительность спуска, и то появление, то исчезновение селения на глаз путешественника создает впечатление кружения на одном месте. Этими петлями остроумно пользуются грузинские ребятишки для получения подачек от проезжающих за лихо протанцованную лезгинку или за брошенные в автомобиль маленькие букетики горных цветов" [М. Райхинштейн, С экскурсией по Кавказу, КН 35.1926].

То же, но скорее с неприятными впечатлениями от поездки по советскому Кавказу, мы читаем в дневнике К. Н. Бугаевой:

"У Гудаура на шоссе высыпала целая толпа осетинских мальчиков и девочек. Бросали нам пучочки цветов, просили назойливо денег. Но и от них тоже веяло странным. Словно они не живые. Без единой улыбки, с совершенно серьезными, ожесточенными грязными мордочками, в лохмотьях, со спутанными волосами — плясали они, дико ломаясь в прозрачной сумеречной тишине, напоминая маленьких демонов. "Давай дэньга! Давай дэньга!" — жадно протягивали они свои ручонки" [Бугаева, Дневники 1927-1928, 229].

Запись Ильфа "Военно-Грузинская дорога" по оценке зрелища ближе к бугаевской, чем к романной: "Мальчишки злобно бежали за машиной с криками: „Давай! Давай деньги!"" [ИЗК, 59].

39//2

Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор. — Реминисценция из Библии: царь Давид "плясал и скакал" перед ковчегом Завета [2-я кн. Царств, 6.14-16]. Эту цитату ("скакаше, плясаше") мы встречаем также в "Смерти Вазир-Мухтара" Ю. Тынянова (1927) — в сцене свадьбы [VIII.2; напомнил Г. А. Левинтон].

39//3

В Пассанауре... друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы "Франция" с садом и двумя медвежатами на цепи. — "Остановка в Пассанауре, селении уже довольно значительных размеров. Нам предстоит здесь позавтракать. Во дворе гостиницы медведь на цепи выполняет обязанности сторожевой собаки, и притом весьма злой. Трапеза обильна..." [Wullens, Paris, Moscou, Tiflis, 140]. К. H. Бугаева рассказывает о посещении Пассанаура и о медведе, едва не отъевшем руку А. Белому, летом 1927, т. е. буквально в те дни, когда происходит действие романа: "Мы вышли из автомобилей... С переполняющим чувством любви и доверия подошел он [Белый] к двум небольшим горным медведям, привязанным тут же посредине двора к врытым в землю столбам. Медведи свободно маячили по двору на своих довольно крепких веревках..." [Воспоминания о Белом, 59-60].

39//4

...Персицкий уехал в прекрасном автомобиле к сияющим далям... а великий комбинатор остался на пыльной дороге с дураком-компаньоном. — Мотив "экипаж и пешеход", который в линии Бендера так же необходим и тематически органичен, как и любая из его героикодемонических масок [ср. ЗТ 7//23; ЗТ 30//9-11, а также Введение, раздел 3]. Наряду с тщетными поисками ресторана [см. ДС 14//18], это один из эпизодов, в эскизном виде предвосхищающих неудачи Бендера в конце второго романа.

Три рубля, которые Персицкий без возврата выдает Бендеру вместо того, чтобы купить его услуги, напоминают концовку рассказа А. Аверченко "Человек, у которого были идеи".

39//5

— Вы скоро совсем отупеете, мой бедный друг. — "Мой бедный друг", как и "мой старый друг" [ДС 25 и 30], — обращение во "французском" духе [см. также ЗТ 7//2]. Встречается у таких склонных к стилизации авторов, как А. Аверченко ("Будем надеяться, мой бедный друг" [Конец графа Звенигородцева]) и Л. Андреев ("Бедный друг, как жаль, что ты не с нами" [Красный смех, отрывок 18]).

Бендер проявляет необычайный артистизм в именовании своего компаньона: "фельдмаршал", "господин из Парижа", "предводитель команчей", "председатель", "либер фатер", "дражайший", "охотник за табуретками", "патрон", "душа общества", "дамский любимец", "гражданин Михельсон", "Киса", "шляпа", "старый дуралей", "старая калоша", "дорогой товарищ", "мой бедный друг" и т. п. Имя — субститут его носителя, и в таком фейерверке именований могут выражаться различные оттенки отношения к человеку, например: (а) непочтительное жонглирование персоной другого, (б) отключенность и невнимание, (в) артистическая импровизация и игра масками, и др. Примеры: (а) — "Самоновейшие воспоминания о Чехове" А. Аверченко, где нахал, навязывающийся в друзья к Чехову, именует его каждый раз по-иному (Антон Петрович, Антоша, Антонио, Антонеско и т. п.); (б) — сцена с перевираемым именем-отчеством драматурга в "Театральном романе" Булгакова [гл. 12]; (в) — не без оттенка (а) — бендеровские именования Воробьянинова.

39//6

— Знаете, кто это?.. Это "Одесская бубличная артель — Московские баранки", гражданин Кислярский. — Ср.: "Тут же рядом сидели на корточках три ,,нимфа“..."; "„Пьер и Константин”... заговорил..."; "...подошел „Суд и быт“, волосатый мужчина"; "„Суд и быт“ индифферентно сидел на подоконнике"; "...„Пьер и Константин” перекинулся" [ДС 2, 24, 30].

Эта своеобразная метонимическая фигура — название фирмы вместо имени владельца — есть уже у Диккенса: "Подозреваю, „Церковный налог” догадывается, кто я такой, и знаю, что „Водопроводу” это известно — я ему вырвал зуб, как только приехал сюда" [говорит медик Боб Сойер; Пиквикский клуб, гл. 38]. Соавторы могли встречать ее и в современной русской и переводной литературе: "„Сатурн” — очень милый человек. .. Вот „Гигант” — неприятный мужчина и притом еврей... „Солейль” — очень понимающий человек" [отзывы дамы-нэпманши о владельцах кинотеатров; М. Слонимский, Средний проспект (1927), 1.1]; "„Ларек галантереи Бубиной”— женщина сырая, дородная..." [Форш, Московские рассказы, 292]; "Всего полтора года назад Фредди женился на единственной дочери „Собачьего бисквита Дональдсона” из Лонг-Айленда" [П. Водхаус, Борода лорда Эмсворт, ТД 06.1927].

Фигура нередко встречается и в той форме, какую она имеет в ДС, т. е. как имя владельца плюс аппозитивно присоединяемое название фирмы: "В этот день Анабитарт побывал во всех гастрономических лавках города: его видели и у Сильвадина „foies gras и битая птица”, и у Либассе „вина и ликеры”, и у Суржана-старшего „кондитерские изделия и нуга”, и у Бюксюзона "фрукты и ранние овощи"..." [П. Бенуа, За Дона Карлоса (рус. пер. 1923), III.6]; "Поддакивал „чай-сахар-мыло-свечи-керосин” — бакалейщик Волков" [Москвин, Чай, 382].

39//7

...Кислярский в чесучовом костюме и канотье. — Чесуча — "плотная суровая (шелковая) ткань полотняного переплетения" [ССРЛЯ, т. 9]. Чесучовый костюм — знак барства, обеспеченности, досуга. В "Степи" Чехова описывается явно высокопоставленный господин "в свежевыглаженной чесучовой паре" [гл. 5]. У Бунина фигурируют дачники — "панамы, чесучовые костюмы, большие, полные тела, сытые лица" [Первый класс]. У советских писателей человек в чесуче — это сытый бездельник, эксплуататор, демагог. М. Кольцов характеризует меньшевиков и эсеров как "пенкоснимателей в чесучовых пиджаках" [Великое нетерпение, Избр. произведения,т. 1].

Канотье ("лодочник") — шляпа, модная в Европе, а затем и в России, начиная с 1880-х гг.; увековечена Гарольдом Ллойдом, Вестером Китоном, Морисом Шевалье. Мемуарист вспоминает тип "пузатеньких мужчин в круглых плоских шляпах из твердо сплетенной соломы, которые, когда их срывало ветром, катились по земле колесом и останавливались со стуком" [Олеша, Книга прощания, 260].

Сочетание чесучи и канотье — знак старорежимной респектабельности, буржуазности. В документальном романе В. Каверина "Перед зеркалом" описывается привилегированная публика в Ялте в 1913: "...на скамейках мужчины в чесучовых костюмах и канотье читают газеты, дамы под зонтиками смотрят вдаль, чистенькие дети в матросках играют в песочек" [гл. 44]. Носителями молодой советской культуры все это воспринимается как экзотическое старье: "соломенная шляпенка „канотье", каких теперь не носят" [Ив. Вершинин, Человек с достоевщинкой, ТД 05. 1927].

39//8

Тифлис в тысячах огней медленно уползал в преисподнюю... Глухо бубнил кавказский оркестр, и маленькая девочка... танцевала между столиками лезгинку. — Картина ресторанного Тифлиса содержит ряд деталей из летних записей Ильфа 1927 [ИЗК, 60]. Ср. современный очерк, описывающий то же место и времяпровождение, что и данный пассаж романа:

"Красив Тифлис ночью. Для этого нужно забраться на вершину Давидовой горы... Темная котловина города, освещенная россыпью огней, напоминает опрокинутое вниз южное ночное небо, усеянное звездами. На вершине горы духан, грузинская заунывная навевающая грусть музыка, сопровождаемая глухими ударами в бубен, и молодые и старые грузины, которые кажутся всегда способными плавно нестись в лезгинке" [Н. Реш, Тифлис: к пятилетию Советской Грузии, КН 11.1926].

39//9

За нами следят уже два месяца, и, вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждать засада. Придется отстреливаться... Я дам вам парабеллум. — Мотивы, злободневные для лета 1927, когда, среди прочего, ОГПУ сообщало, что белогвардейцы, организовавшие взрывы в Москве, попали в красноармейскую засаду в Белоруссии и были убиты в перестрелке. Эти события широко освещались [сообщение В. Менжинского, Пр 05.07.27; интервью с Г. Г. Ягодой, Пр 06.07.27 и др.]. Ср. фразеологию в прессе того времени: "Отстреливавшимся преступникам удалось скрыться" [о нападении на клуб Агитпропа в Ленинграде, Ог 19.06.27]; "Отстреливаясь из „парабеллюма", раненый в ногу, с сочащейся кровью, Фридман бросился бежать" [из очерка о преследовании коммунистов в цанковской Болгарии, Ог 27.05.28; печатание ДС закончилось в июле 1928].

Остап уверяет Кислярского, что членам "Союза меча и орала" грозит опасность, предупреждает о засаде, предлагает отстреливаться, берет деньги — подобного рода розыгрыш широко представлен в комедиях Ж.-Б. Мольера, в эпизодах так называемого "Мнимого Преследования" [Г-н де Пурсоньяк, Проделки Скапена и др.; см. Shcheglov, The Poetics of Moliere’s Comedies, 18-19]. Ср. также мнимую тревогу, устроенную слугами герцога для издевательства над незадачливым губернатором Санчо Пансой: "Вооружайтесь, ваша милость, мы вам принесли оружие..." [М. Сервантес, Дон Кихот, 11.53; сходство с ДС выделено мной. — Ю. Щ..

Парабеллум, наряду с наганом и браунингом, — одна из трех наиболее популярных, часто упоминаемых систем огнестельного оружия. Ср. у Маяковского: Слышна / у заводов / врага нога нам. // Умей, / товарищ, / владеть наганом [Лозунги-рифмы]; В гущу бегущим грянь, парабеллум [150 000 000]. Сравнение автомобиля с браунингом см. в ЗТ 3//5.

39//10

— Я думаю, — сказал Ипполит Матвеевич, — что торг здесь неуместен! — Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало: "Браво, Киса, браво, что значит школа!" — Слово "торг" нередко употреблялось в корреспонденциях о капиталистическом мире: "торг вокруг министерских портфелей в Польше", "торг в Женеве", "лихорадочный торг в Гааге", и т. п. [Пр 12.29; Пр 10.03.27; Из 24.08.29 и др.]

Параллель из романа Джека Лондона "Сердца трех" см. в ДС 14//10.

39//11

Вечерний звон, вечерний звон, / Как много дум наводит он. — Из стихотворения И. И. Козлова "Вечерний звон" (перевод "Those evening bells" Т. Мура), положенного на музыку рядом композиторов. Наиболее известен романс Алябьева (1830). Темп его не быстрый, как в бендеровской версии, а задумчиво-меланхолический, соответствующий словам.

39//12

Адмиральский костюм Воробьянинова покрылся разноцветными винными яблоками, а на костюме Остапа они расплылись в одно большое радужное яблоко. — Образ "винных яблок" идет от Гоголя: "Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный... Фрак у Ивана Яковлевича... был пегий, то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках" [Нос].

39//13

...Ипполиту Матвеевичу приснился сон. — Сон Воробьянинова — многослойная и искусная "конденсация" (термин Фрейда)¹ фигур и мотивов из его прошлого, настоящего и будущего.

Ему снилось, что он в адмиральском костюме стоял на балконе своего старгородского дома и знал, что стоящая внизу толпа ждет от него чего-то. — Здесь явны отголоски как предвоенного 1913 г., когда Воробьянинов "сидел на балконе своего особняка... глядя на полыхающий фейерверк с горящим в центре императорским гербом" [Прошлое регистратора загса, исключенная глава ДС], так и финальной сцены на " Скрябине ", где толпа на палубе ждала освещения транспаранта, в то время как его создатели Остап и Ипполит Матвеевич, стоя на капитанском мостике, "смотрели на собравшихся сверху" [ДС 33]. Эта мизансцена повторится несколькими абзацами ниже в настоящей главе: "Оправившийся от морской болезни предводитель красовался на носу, возле колокола...", глядя вниз на толпу встречающих. Поза Воробьянинова напоминает также тот момент в его мечтах, где он стоит на открытой задней площадке "поезда, приближающегося к Сен-Готарду" [ДС 21]. "Адмиральский костюм" (экипировка, купленная Остапом для Ипполита Матвеевича) перекликается с мотивом "Титаника", с которого начинались странствия Воробьянинова [см. ДС 4//9].

Большой подъемный кран опустил к его ногам свинью в черных яблочках. — Подъемный кран как таковой в романе не появляется, но в волжских главах фигурируют вещи одного с ним ряда: портовое оборудование, погрузка пароходов, "процедура опускания гидравлического пресса в трюм" [ДС 31], "землечерпательный караван" [ДС 32]. Свинья — одновременно копилка, т. е. метафора-метонимия сокровищ, и отражение "дивного серого в яблоках костюма" Бендера. Из ассоциаций второго порядка упомянем свинью как хрестоматийный атрибут "гоголевской" провинции, которой так много в ДС.

Пришел дворник Тихон в пиджачном костюме и, ухватив свинью за задние ноги, сказал: — Эх, туды его в качель! Разве "Нимфа" кисть дает! — Тихон контаминирован с Безенчуком, а также, возможно, и с Кислярским (" пиджачный костюм "). Поскольку Безенчук в свое время хоронил тещу Ипполита Матвеевича [ДС 2], то не исключено, что свинья в какой-то мере и субститут Клавдии Ивановны (в известном смысле "подложившей свинью" Ипполиту Матвеевичу). Кольцеобразное возвращение образа тещи было бы естественно в конце романа (ср. повтор образа графини в финале "Пиковой дамы", с которой у ДС есть сюжетное сходство. Отметим, что ведь и дворник Тихон, вновь здесь возникающий, возвращает нас к началу). С другой стороны, поскольку свинья "в яблочках" репрезентирует, среди прочего, Бендера, утаскивание ее гробовщиком может рассматриваться как предвестие смерти воробьяниновского компаньона. Не исключено, наконец, что свинья символизирует и обманный последний стул (ср. ниже ее вскрытие).

В руках Ипполита Матвеевича очутился кинжал. Им он ударил свинью в бок, и из большой широкой раны посыпались и заскакали по цементу брильянты. — Кинжал, конечно, отражает кавказскую атмосферу этой и предыдущей главы (хотя, как и подъемный кран, он "наяву" нигде не фигурирует); возможно также, что он напоминает об адмиральском кортике (ср. адмиральский мундир). Удар кинжалом в бок свиньи — это и убийство Бендера, и вскрытие стула. "Посыпались брильянты" — явное предвосхищение рассказа старика-сторожа о находке сокровища: "И смотрю — из-под обшивки стеклушки сыплются и бусы белые на ниточке" [ДС 40]. Цемент, по которому катятся брильянты, видимо, связан с темой строительства (ср. новый клуб), да и вообще символизирует новый мир (ср. одноименный роман Ф. Гладкова). Однако он может напоминать и о кладбищенском цементе склепов и надгробий (о сравнении стола Ипполита Матвеевича с надгробной плитой см. ДС 1//7).

39//14

При виде концессионеров из толпы встречающих и любопытствующих вынырнул гражданин в чесучовом костюме и быстро зашагал к выходу из территории порта. — Толпа на ялтинской набережной, встречающая пароход, напоминает мотивы чеховской "Дамы с собачкой": "Они пошли на мол, чтобы встречать пароход. На пристани было много гуляющих..." Попытка Кислярского бежать перекликается с гоголевским: "Тут, меж дивившимся со страхом народом, один вскочил на коня и, дико озираясь по сторонам, как будто ища очами, не гонится ли кто за ним, торопливо, во всю мочь, погнал коня своего" [Страшная месть, гл. 14].

39//15

Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. — Землетрясение 11 сентября, которое, однако, не было первым в этом году: ему предшествовали более слабые толчки в июне. Оба раза событие широко освещалось печатью: в фотохронике видим разрушенные здания, толпы на улицах, раскинутые палаточные лагеря в ялтинском городском саду и т. п. [см. КН, КП, Ог и др.].

Исторически достоверное землетрясение, вписанное как сюжетный механизм в рассказ с вымышленными героями, имеет прецеденты: ср. "Кандида" Вольтера (Лиссабон) и "Землетрясение в Чили" Г. фон Клейста (Сантьяго). Мотивы из "Кандида" встречаются в ДС не раз [см. ДС 35//4 и 9]. О Ялте см. "Землетрясение" М. Зощенко (1929).

39//16

Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога как память! — Ср. также: "— Что, усы дороги вам как память?" [Бендер — Воробьянинову, ДС 7]. — Выражение "дорого как память", видимо, было в описываемый период ходячей шуткой, с издевательским оттенком по адресу старомодной сентиментальности; часто о предметах, малоподходящих в качестве сувениров, например, о деньгах или, как здесь, о жизни; часто в устах "нехороших людей" — нэпманов, жуликов и т. п., пытающихся "облагородить" свои цели и мотивы. В фильме "Девушка с коробкой" (режиссер Б. Барнет, 1927) нэпман заявляет: "Мне эта облигация дорога как память". В поэме И. Сельвинского "Новелла о загадке..." приведено газетное объявление: "Вора, нашедшего (в трамвае) у меня в кармане бумажник, прошу вернуть сторублевку — дорога, как память домашних" [в его кн.: Рекорды]. В рассказе М. Зощенко "Расписка" (1929) судья говорит ответчику: "Ваша расписка не имеет никакой цены, и она только дорога, как память". В рассказе

В. Ардова "Кустарь-одиночка" герой жалуется: "У меня... похищено пресс-папье, дорого как память" [См 24.1927]. На карикатуре "Выселение нэпмана" владелец мебели просит выносящих ее грузчиков: "Осторожнее с этим шкафом, он мне дорог как память: я в нем прятался в октябрьские дни" [Чу 03.1930]. Заглавие "Дорога как память" носит также карикатура Ю. Ганфа [См 22.1927].

39//17

И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее. — Эпитет встречается в очерке И. Ильфа "Записки провинциала": "Она стучала по моей голове своими медными ладонями" [Заноза 12.1924; Ильф, Путешествие в Одессу, 121].

39//18

Ипполит Матвеевич, не выдержавший всех потрясений ночи и утра, засмеялся крысиным смешком. — Как сказано далее, после землетрясения Воробьянинов "несколько повредился" [ДС 40]. Крысиный смешок напоминает о хохоте Евгения в "Медном всаднике": И вдруг, у даря в лоб рукою, /Захохотал, а бунт Воробьянинова против Бендера в следующей главе может быть сопоставлен с бунтом пушкинского героя против Петра.

39//19

Непосредственно вслед за этим... земля разверзлась и поглотила... гамбсовский стул... — Пример подключения мировых сил к судьбе героев [см. Введение, раздел 5]. Мы встречаем это также в сатириконовском пародийном письмовнике — в образце любовного письма, причем в примечании указывается, что это цитата из реального письмовника издательства И. Д. Сытина: "Разверзись земля и поглоти меня несчастного" [Аверченко, Бухов и др., Самоновейший письмовник, 131].

Примечание к комментариям

¹ [к 39//13]. Термин "конденсация" (взаимоналожение различных "глубинных" элементов сна, дающее причудливые гибриды в "явном сне") следует стандартному французскому тексту фрейдовского "Введения в психоанализ" (авторизованный перевод С. Янкелевича).