27. Замечательная допровская корзинка

27//1

— Дожили, — говорил брандмейстер, — скоро все на жмых перейдем. В девятнадцатом году и то лучше было. — "(До чего) дожили" — фраза эпохи военного коммунизма [см., например, Н. Огнев, Крушение антенны, 97]. Ниже ее повторяет попугай ("Дожились!"). К тому же периоду относится и жмых, ср.: "[В 1919-1920] паек выдавали не продуктами и даже не мукой, а зерном, а то и жмыхами" [Либединский, Современники, 137]. Жмых, или макуха, — отход производства подсолнечного масла (выжатые под прессом плитки из жареных и размолотых семечек), "столь знакомый горожанину по голодным годам" и в обычных условиях идущий на корм скоту [очерк Б. Кона в Ог 07.07.29].

27//2

Там Альхен застенчиво перепродавал в частные лавочки добытые сахар, муку, чай и маркизет. — Подобная спекуляция была обычным явлением при дефиците товаров в государственном и кооперативном секторах. "Нэпманы подстерегают товары, имеющиеся в недостаточном количестве", — передает иностранный журналист со слов советского знакомого. "Когда такой товар завозится в кооператив, они первыми узнают об этом от служащего, состоящего с ними в сговоре, и скупают всю партию по оптовой цене, чтобы затем перепродать ее с изрядным барышом". П. Истрати сообщает, что "безработные кооператоры", у которых есть время стоять в длинных очередях, скупают в кооперативе дефицитные ткани и массу других вещей и сбывают их частникам, которые и продают их втридорога потребителю [London, Elle a dix ans, la Russie rouge!, 35; Istrati, Vers l’autre flamme II, 73].

О скупке обывателями товаров, об очередях, вызываемых кривотолками о международном положении, см. также стихи Маяковского "Плюшкин, послеоктябрьский скопидом..." [Поли. собр. соч., т. 9].

27//3

У Кислярского была специальная допровская корзина. — Допр — дом предварительного заключения (ср. ДС 8//26). Корзинка Кислярского символизирует ежеминутную неуверенность нэпмана в будущем (во втором романе такую роль будет играть чемодан Александра Ивановича Корейко, хранимый на вокзалах, см. ЗТ 4//5). Ее устройство близко к известному в 20-е гг. юмористическому жанру "веселых проектов", основанных на дефиците вещей и жилой площади, вроде "универсального шкафа „Что хочешь"", превращаемого в кровать, умывальник, рояль, автомобиль, ларек и тюремную камеру [М. Зощенко, Н. Радлов, Веселые проекты (1928), Счастливые идеи (1931); см. об этом также Щеглов, Антиробинзонада Зощенко].

27//4

Судя по их жестам и плаксивым голосам, они сознавались во всем. — Ср. немедленное самораскрытие кружка после отъезда Верховенского в "Бесах" [Заключение], также начинающееся с признания одного из участников — Лямшина. Как и Лямшин, Кислярский является единственным евреем среди заговорщиков [указал Г. А. Левинтон]. Нэпман, частник в тогдашней сатире нередко был евреем.

27//5

— Ох! — запела вдова. — Истомилась душенька! — Ср. арию Лизы: Ах, истомилась, устала я... — из "Пиковой дамы" П. И. Чайковского. Остап-Грицацуева и Германн-Лиза пушкинской повести — в чем-то сходные ситуации: в обоих случаях женщину используют, чтобы получить доступ к желанному богатству. О других параллелях с "Пиковой дамой" см. ДС 21//5 (аукцион).

27//6

— Все берите! Ничего мне теперь не жалко! — причитала чувствительная вдова... — ...Какое вознаграждение будет? [спросил Коробейников]. — Все берите! — повторила вдова. — Двадцать рублей, — сухо сказал Варфоломеич... — Сколько? — переспросила она. — Пятнадцать рублей, — спустил цену Варфоломеич. Он чуял, что и три рубля вырвать у несчастной женщины будет трудно. Попирая ногами кули, вдова наступала на старичка, призывала в свидетели небесную силу и с ее помощью добилась твердой цены. — Риторика первой фразы видна из сопоставлений: "— Все берите! Берите, слышь, себе! — зашамкал старик" [Г. Мачтет, Мы победили // Русские повести XIX века, 70-90-х годов, т. 1]; "— Берите все!— крикнул он не своим голосом. — Грабьте! Берите все! Душите!" [А. Чехов, Тяжелые люди]; "Все берите!.. Отнимайте последнее" [Чехов, Жена] и др.

В устах Грицацуевой предложение "берите все" звучит по-торгашески. В силу "плутовского" сюжета ДС/ЗТ большое место занимают в них сцены купли-продажи, обменов, предложений, приценок и т. п. На разных этапах романа ведется торг между Бендером и другими лицами — монтером Мечниковым, Корейко, членами "Меча и орала", Коробейниковым, Эллочкой, аукционной барышней, журналистами "Гудка" и т. п. Часто вступают в торговые переговоры и другие персонажи. Перечислять все подобные сцены здесь излишне, но следует отметить неизменно точную и комически-выразитель-ную передачу фразеологии, связанной с торговлей и товарообменом.

См., например, ЗТ 22//12 или хотя бы данный разговор Варфоломеича с нэпманшей. Для персонажей торгашеского склада типично уверенно заявлять о своих неограниченных возможностях, о готовности предоставить клиенту "все", что потребуется. Это, однако, оказывается не более чем фигурой речи. Таков разговор проезжающего с гостиничным слугой в повести В. А. Соллогуба "Тарантас" (1840): "— Что есть у вас? — Все есть, — отвечал надменно половой. — Постели есть? — Никак нет-с..." [гл. 5].

27//7

Муж, ее милый муж в желтых ботинках лежал на далекой московской земле, и огнедышащая извозчичья лошадь била копытом по его голубой гарусной груди. — Литературным фоном служит вся линия причитаний об убитом или раненом муже / женихе, от плача Ярославны до Лермонтова, например:

И снилась ей долина Дагестана;

Знакомый труп лежал в долине той;

В его груди, дымясь, чернела рана,

И кровь лилась хладеющей струей [Сон].

Или в ироническом, близком к ДС тоне: "Она безутешно зарыдала. Ей так ясно представился мертвый Леон Дрей с раной в груди" [Юшкевич, Леон Дрей, 593], и др.

Созвучия с темой Ярославны возникают в линии Грицацуевой не раз. Вдова помещает в газете объявление "Умоляю" об исчезновении О. Бендера. "Троекратно прозвучал призыв со страниц „Старгородской правды". Но молчала великая страна" [см. ДС 19//2] — ср. троекратное обращение Ярославны со стен Путивля к ветру, Днепру и солнцу.

Как известно, жена князя Игоря готова полететь за мужем "зегзицею", чтобы омыть его раны живой водой из Дуная. Зегзица почти единодушно отождествляется комментаторами с кукушкой, в облике которой невеста, жена или мать в фольклоре оплакивают погибшего воина [см.: Словарь-справочник СПИ, вып. 2; Энциклопедия СПИ, т. 4: 110-113]. В "Задонщине" сказано: "Зогзици кокують" [Повесть о Куликовской битве, 13]. Своеобразной "зегзицею" (хотя эта птица и не упоминается прямо) прилетает за утраченным супругом Грицацуева. Не случайно именно в этой главе с ней связывается глагол "куковать": "— Унес, — куковала вдова" [ДС 28]. Здесь же: "Остап не слышал кукования вдовы".