Исключенная глава: Прошлое регистратора загса (ПР)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПР//1

...Гласн[ый] городской думы Чарушников с двоюродной сестрой, первогильдейн[ый] куп[ец] Ангелов, сидевш[ий] навеселе с двумя двоюродными сестрами... [и далее] ...с двоюродными сестрами и без них... с недорогой, очень зрелой двоюродной сестрой. — Фамилия купца, по-видимому, взята авторами у главаря одной из банд, орудовавших в Одессе и ее окрестностях вскоре после интервенции: "болгарин Ангелов, по прозвищу Безлапый" [Козачинский, Зеленый фургон, 261]. В Одессе до революции был банкир Мавро Ангелиди [Бондарин, Лактобациллин]. У Чехова в рассказе "Нарвался!" старичок-генерал развлекается в номере ресторана в обществе "племянницы". Подобными "именами родства" (причем не прямого, что было бы неудобно, а бокового) обозначались любовницы и девицы легкого поведения, сопровождавшие важных лиц в общественных местах.

ПР//2

...Молодого человека, в котором купец Ангелов громогласно опознал переодетого гимназиста, сына бакалейщика Дмитрия Маркеловича, выводил старый лакей Петр... — Гимназистам запрещалось посещение кафе, кондитерских, ресторанов; для посещения кинематографа, театра или иных увеселений требовалось специальное разрешение гимназического инспектора. Во многих случаях для гимназистов был в силе своего рода комендантский час: "С семи часов вечера выходить из квартир воспрещалось, и с закатом солнца маленький городишко с его улицами и переулками превращался для учеников в ряд засад, западней, внезапных нападений и более или менее искусных отступлений" [Короленко, История моего современника, 1.20; см. также Кассиль, Кондуит, Собр. соч., т. 1: 82; С. Горный, Ранней весной, 279, и др.].

ПР//3

Дива... сбивала носком божественной ножки проволочное пенсне с носа партнера... — Игривость шантанных певичек начала XX века, не раз описываемая в литературе. Пользовалась известностью песенка: ...Франтику с картинки / Любо будет мне / Кончиком ботинки / С носа сбить пенсне... [Горький, Жизнь Клима Самгина, ч. 4]. Тот же трюк, а также "па, где сшибался поднятою ногой цилиндр с головы визави", описан в "Студентах" Гарина [гл. 12]. Ср. также: "Шансонетка... постучала носком туфли по пюпитру дирижера" [Мстиславский, На крови, II. 1].

ПР//4

— Отдай все — и мало! — кричал Ангелов страшным голосом. — Из лексикона ценителей женской красоты. Ср. у Достоевского: "А уж по женскому отделению такие, брат, суфлеры, что отдай ты мне все, да и мало!" [Преступление и наказание, П.6]; у Чехова: "Отдай все — и мало, — думает математик, рассматривая ее [воспитанницу Пальцеву]. — Роскошь девочка..." [В пансионе]. У Ильфа в списке марок папирос значится "Эх, отдай все" [ИЗК, 165].

ПР//5

Гласный городской думы Чарушников... бросил на сцену кружок серпантина. Развившись только до половины, кружок попал в подбородок прелестной дивы. Неподдельное веселье охватило зал. Требовали шампанское. Городской архитектор плакал. Помещики усиленно приглашали городского врача к себе в деревню. Оркестр заиграл туш. — Примерный набор банальных деталей в сценах "великосветского" ажиотажа и веселья. Ср. сходное по тону описание вечеринки в "Воспитании чувств" Флобера: "Немецкие часы, прокуковав два раза, вызвали массу шуток по поводу кукушки. Последовали всевозможные разговоры: каламбуры, анекдоты, похвальбы, пари, вранье, выдаваемое за правду... Вина обходили стол, блюда следовали одно за другим, доктор разрезал. Кто-то бросал через стол апельсин ( или пробку, кто-то оставлял свое место, чтобы поговорить с кем-то..." [11.1].

ПР//6

В зал вошел известный мот и бонвиван, уездный предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов, ведя под руки двух совершенно голых дам. — Сцена с Ипполитом Матвеевичем, голыми дамами и околоточным использует ряд мотивов рассказа Чехова "Маска". У Чехова миллионер Пятигоров в маске входит в читальню клуба в обществе двух дам и предлагает присутствующим покинуть помещение: "Мамзелям моим не ндравится, ежели здесь есть кто посторонний... Они стесняются, а я за свои деньги желаю, чтобы они были в натуральном виде". Является полиция, которую Пятигоров осыпает насмешками; составляется протокол, после чего миллионер снимает маску и открывает свое лицо, к немалому смущению собравшихся. Интеллигенты и передовые люди города, возмущавшиеся поведением нахала, теперь льстят и аплодируют ему, а власти спешат замять скандал.

Подобные эпизоды были известны и из придворной хроники, например, следующий, сходный с ДС: "Город до сих пор полон рассказами о похождениях великой княгини Марии Павловны... Про сынков ее и толковать нечего. Всем памятно, как они шествовали по общей зале ресторана с голой француженкой, что страшно возмутило публику..." [Минцлов, Петербург в 1903-1910 годах, 24; запись за август 1903].

ПР//7

Статейка была написана возвышенным слогом и начиналась так:

"В нашем богоспасаемом городе что ни событие, то — сенсация!

И, как нарочно, в каждой сенсации замешаны именно:

— Влиятельные лица!!!"

Стиль фельетона Принца Датского так же шаблонен, как его псевдоним. Известным штампом было, в частности, разделение фразы на две части посредством двоеточия и новой строки с тире. Ср. некоторые очерки В. М. Дорошевича, почти целиком составленные таким образом, например:

"Роли распределялись:

— По особенностям дарования...

Чулков Сергей мог продать билетов:

— На целых пятьдесят рублей!..

Здесь начинал свою артистическую деятельность мой:

— Учитель чистописания и рисования Артемьев...

К спектаклю имел какое-то отношение нотариус Н., известный тогдашней Москве как:

— Большой ходок по дамской части" и т. п. [Дорошевич, Уголок старой Москвы, Избранные рассказы и очерки, 6-19].

"Богоспасаемый" — заезженный журналистами лексический штамп, обычный при топонимах. Часто встречается в древнерусской литературе и у классиков: "В богоспасаемой крепости не было ни смотров, ни учений, ни караулов" [Пушкин, Капитанская дочка]. Примеры из А. Аверченко: "Мы счастливы приветствовать известного пианиста Зоофилова, посетившего наш богоспасаемый город..." [Волчья шуба]; "Что-то в нем есть такое, что действительно отличает его от других индивидов нашего богоспасаемого болота" [Скептик].

Глумливо-претенциозный, до отказа напичканный надоевшими цитатами "возвышенный слог" статейки Принца Датского типичен для дореволюционных газетчиков. Его пародирует, например, М. Алданов, у которого в сходном стиле работает журналист Дон-Педро: "Комментарии излишни. Вот уж действительно своя своих не познаша. До каких, однако, Геркулесовых столпов цинизма докатились наши рептилии!.. Что, однако, сей сон означает?! Уж не „эволюционирует” ли почтенная газета? А если эволюционирует, то куда и почему? Тайна сия велика есть" [Ключ, 23]. Этот пассаж иллюстрирует другую ветвь тогдашнего стиля: он основан не на синтаксических штампах (деление фраз двоеточиями и тире), но на заезженных цитатах, затертых цитат, тропах и афоризмах, обязательных в такого рода политических обзорах.

ПР//8

Статья... заканчивалась неизбежным: "Бывали хуже времена, но не было подлей"... — Цитата из "Современников" Некрасова: Я книгу взял, восстав от сна, / И прочитал я в ней: / "Бывали хуже времена, / Но не было подлей". Некрасовский афоризм, взятый из рассказа В. Крестовского (Н. Д. Хвощинской), был заезженной цитатой в левых и либеральных кругах. За гробом поэта Курочкина в 1875 шло мало провожающих, и некоторые объясняли это тем, что "бывали хуже времена, но не было подлей" [Н. К. Михайловский, Записки профана, цит. по кн.: Ашукин, Ашукина, Крылатые слова, 68]. В рассказе Бунина вспоминается реакция эпохи Александра III: "Время было трудное — недаром обжора и пьяница, но либеральнейший человек, старый врач губернской больницы, говорил: „Бывали хуже...”" ит. д. [Архивное дело]. Штамп перешел в советскую прессу. В статье о румынском писателе Панаите Истрати говорится, что "перефразируя известную поговорку, можно сказать: и бывали „разоблачители” похуже, да не было подлей" [Бор. Волин, Литературный гайдук, Пр 20.10.29].

ПР//9

...Принца Датского, который тщетно силился выговорить необыкновенно трудные для него слова: "Ваше высокопревосходительство"......вытряхнул из себя ответ: — Т-т-т-так я же в-в-в-ооб-ще з-аикаюсь! — Заиканье от страха перед высоким начальством, невозможность выговорить титул — общее место, идущее от Гоголя, ср. в "Ревизоре": "Ва-ва-ва... шество, превосходительство, не прикажете ли отдохнуть...". Встречается у сатириконовцев: "В-ва-ва...— сказал Иванов... — ввв... аше пр... пр... пр... пре-во... сходительство... я пппреподаю... чи... стописание, ваше превосходительство" [В. Азов, Табло // В. Азов, "Цветные стекла", кавычки Азова].

Заикание, афазия — частные случаи более широкого мотива "физиологической реакции " на начальственные возбудители. Данный мотив типичен, например, для юмористического периода Чехова, у которого через него выражается тема чиносознания, превратившегося во вторую натуру (ср. "Хамелеон", где от одного лишь упоминания о генерале полицейского кидает в жар и холод, "Смерть чиновника", "Толстый и тонкий" и т. п.).

ПР//10

...Матвей Александрович гонял длинным бамбуковым шестом голубей, а по вечерам, запахнувшись в халат, писал сочинение о разновидностях и привычках любимых птиц. — Характерное совмещение книжных мотивов:

(а) "Помещик, увлекающийся голубями (собаками, лошадьми и т. п.)" — представлен Троекуровым, Гриневым (который смолоду "лазит на голубятни" и "может очень здраво судить о свойствах борзого кобеля"), Ноздревым; И. Тургенев передает рассказы об увлечении графа А. Г. Орлова голубями-турманами [Однодворец Овсяников]. Обычно такой любитель животных применяет к ним человеческие мерки и способы обращения: например, в "исторической" повести Н. Брешко-Брешковского "АполлонБельведерский" помещик заказывает панихиду с попом по погибшим собакам [Ни 33.1912]. В этом же духе и отец Воробьянинова имеет для любимого голубя "Фредерика" с супругой "Манькой" отдельную благоустроенную голубятню. О турманах, живущих в комнатах помещичьего дома и унавозивших полы, пишет Бунин [Учитель, гл. 8].

(б) "Помещик, пишущий нескончаемое сочинение", — другое известное клише, представленное гоголевским Тентетниковым [Мертвые души, т. 2], который также неразлучен с халатом, или сенатором Тодрабе-Граабен [Белый, Серебряный голубь: Павел Павлович]. Мистер Дик в "Дэвиде Копперфилде" Ч. Диккенса увлекается воздушными змеями и пишет сочинение о Карле Первом.

Воробьянинов-старший сочетает оба признака, будучи страстным охотником до голубей и сочиняя о любимых птицах трактат, которого он так и не кончает.

ПР//11

...Он узнал, что кроме красивых и приятных вещей: пенала, скрипящего и пахнущего кожаного ранца, переводных картинок и упоительного катания на лаковых перилах... есть еще единицы, двойки, двойки с плюсом и тройки с двумя минусами. — Ср. у Чехова: "Ранее он не знал, что на этом свете, кроме сладких груш, пирожков и дорогих часов, существует еще и многое другое, чему нет названия на детском языке" [Житейская мелочь].

ПР//12

В Старгороде было две гимназии: дворянская и городская. — Эти учебные заведения в социальном плане представляют собой верх и низ: дворянские гимназии были наиболее привилегированными (выше даже классических), городские же гимназии и училища принимали "кухаркиных детей" [см.: Москвин, Гибель реального, и др.]

ПР//13

Воспитанники дворянской гимназии... получили обидное прозвище "баклажан". — Ученики каждого учебного заведения имели свое прозвище, например, "карандаши", "чижики", "паштеты"; обычны были взаимное дразнение и соперничество, часто с сословной подоплекой [см.: Блонский, Мои воспоминания, 45]. Мишенью прозвищ часто были серый, сизый и синий цвета различных частей школьной униформы: "Серые шинели с петлицами на воротнике, форменные синие мундиры с белыми пуговицами... — Синяя говядина!" [дразнили гимназистов воспитанники училищ; В. Беляев, Старая крепость, глава "Прощай, училище!"; Ефимов, Мой век, 7]. "Сизяками нас дразнили за сизые шинели, которые мы должны были носить" [Кассиль, Кондуит, Собр. соч., т. 1: 83; см. также Наумов, Из уцелевших воспоминаний, 59; Горный, Ранней весной, 279; Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 24; Дейч, День нынешний..., 86 — о синих тужурках гимназистов, и др.]. Сюда, видимо, относятся и "баклажаны" (ср. народное название баклажан — "синенькие").

О вражде и побоищах между воспитанниками "барских" и "плебейских" учебных заведений рассказывают все [А. Наумов; С. Горный; Н. Москвин, Гибель реального; Ф. Степун, Бывшее и несбывшееся; Н. Заболоцкий, Ранние годы, и др.].

ПР//14

— Это не я разбил, — быстро ответил Ипполит. — В рассказе В. Инбер "Где ничего не случается" спор между шалившими гимназистами о том, кто разбил лампу ("не я") продолжается и в их взрослой жизни, когда они снова встречаются через много лет [Ог 30.06.29].

ПР//15

Савицкий... пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал. Тогда Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре. — Очевидные переклички с "Носом" Гоголя. Ср. действия майора Ковалева: "Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место. О ужас! Нос не приклеивался", — и цирюльника Ивана Яковлевича: "...швырнул потихоньку тряпку с носом [в реку]".

ПР//16

Во время "греческого" в третий класс вошел директор "Сизяк"... У директора не было зубов. — Гошпода, — заявил он, — кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале? — Опять совмещение мотивов:

(а) Гимназический топос посвящает много места причудливым особенностям педагогов, автоматизму их поведения и возникающим на этой почве сложным системам взаимного мучительства учителей и учеников (один из ярких, сложных примеров — гимназические главы "Истории моего современника" В. Г. Короленко). Наиболее общие места, обязательные штампы любого рассказа о гимназии — прозвища наставников и странности в их манерах и речи. "Инспектор гимназии Соловский, по прозвищу „цуфрик“... Учитель истории Пустовойтов носил прозвище „грача“... Была у него привычка говорить очень медленно, нюхать при этом табак и кстати или некстати повторять присловье: „Так и знайте"" [Каменский, Век нынешний..., 15, 35]. "Вошел наш директор Бурмейстер (Шестиглазый, как мы звали его)... Надзиратель Галкин (он же — Барбос)" и т. п. [Чуковский, Серебряный герб, 387, 508]. Подобно схоластам фарсовых комедий, гимназические наставники говорят со смешным акцентом: "— Гуоворите! — объявил чех-латинист. — Уас уызвали зуатем, чтуоб вы гуоворили! Мы ждюем, чтуо скажет Иуанов Пуавол!" [Дорошевич, Иванов Павел]. В записках В. Зензинова дефекты речи сходны с упоминаемыми в романе: "Другой классный наставник, с бритыми усами, что тогда встречалось редко, назывался „Сифоном", потому что он как-то особенно шипел и свистел сквозь зубы (как вырвавшаяся из бутылки зельтерская вода!)... Инспектор Фишер... говорил на очень плохом русском языке с забавным пришепетыванием и сюсюканьем — мы его звали „Зюзя"" [Пережитое].

В детские годы братьев Катаевых в одесской гимназии был "классный наставник, латинист, поляк Сигизмунд Цесаревич, которому была дана странная, ни на что не похожая, глупейшая кличка Сизик... [Он говорил] с польским акцентом" [Катаев, Разбитая жизнь, 232].

(б) То или иное нарушение дисциплины и "требование начальства указать виновных" — другое общее место гимназических воспоминаний. Ср. у В. Зензинова: "Наш классный наставник... долго требовал сознания и выдачи преступников [стрелявших жеваной промокашкой], угрожая им и всем нам. Мы упорствовали, среди нас не оказалось ни малодушных, ни предателей" [Пережитое; аналогичные рассказы в кн.: Ишеев, Осколки прошлого, 13; Кассиль, Собр. соч., т. 1: 88-89; Гарин, Детство Темы, гимназические главы, и др.]

(в) "Урок, прерываемый входом в класс начальства", как знак чрезвычайного происшествия — еще один известный элемент гимназической топики. "Любил [директор] Рыбий Глаз неожиданно зайти в класс во время урока" [Кассиль, Собр. соч., 1,86]. "Сидим мы вчера... первый урок у нас французский... Только стал [Раевский] писать „рестэ, томбэ", как вдруг отворяется дверь и входят инспектор, директор и классный наставник. Когда мы сели, директор и говорит нам: „Господа, у нас случилось несчастье: ученик вашего класса Спагин убежал из дому... на германский фронт. Многие из вас знали, конечно, об этом побеге заранее..." — и начал, и начал, полчаса говорил" [Гайдар, Школа, гл. 2].

В антологическом мире ДС, как обычно, совмещены многие мотивы: и прозвище, и дефект речи, и бегство гимназистов на фронт, и вход начальства в класс во время урока, и требование выдать преступников.

Разбитый царский бюст — мотив не без символических обертонов, тоже восходящий к общему фонду воспоминаний писателей-одесситов. Ср. у В. Катаева: "В 1917г.,в день Февральской революции, в Одессе произошли сильные оползни... [В юнкерском училище] глубокая трещина прошла через капитальную стену фасада и расколола бюст

государя императора, что было воспринято как зловещее предзнаменование конца трехсотлетней династии Романовых. Я сам видел тогда этот треснувший бюст, еле державшийся на своей расколотой полочке" [Разбитая жизнь, 465].

ПР//17

Липки и резинки водились у него самые лучшие и дорогие. Играл он в перышки всегда счастливо, потому что перья покупали ему целыми коробками... — Ср. у В. Катаева: "Витя Ильин обещал научить меня надувать на липке пузырек воздуха, который с треском лопался, если его раздавить..." Как объяснила нам Александра Ильинична Ильф, липка — это резинка, прижимаемая к написанному, которое хотят удалить, в отличие от той резинки, которой стирают написанное (ластик). На резинках часто печаталось цветное или черное изображение слона.

Перышки — писчие перья разного калибра, предмет вожделений гимназистов. С. Я. Маршак, вспоминая писчебумажный магазин своего детства, называет среди его приманок "перышки — богатый набор перьев, от маленького, тоненького, почти лишенного веса до крупных, желтых, с четко выдавленным номером „86“". С. Горный упоминает "резинки „Слон“, перышки „блазинпур“, алюминиевые, „Наполеон" и 86-е"; В. Катаев — "синие с тремя дырочками, „коссодо", „рондо", „номер 86", „Пушкин" — с курчавой головой знаменитого писателя — и множество других".

В младших классах велась оживленная мена и купля-продажа перышек. Употреблялись они для игр, о которых рассказывает Э. Т. Кренкель: "Перышки выпускались десятками типов, с двухзначными и трехзначными номерами — от мягких или тоненьких до широких лопаточек рондо, позволявших писать с немыслимой сегодня витиеватостью. [В них] ...можно было играть не только на переменах, но и на уроках, замаскировавшись спиной впереди сидящего. Вооружившись перышком, надо было одним движением перевернуть перышко другого игрока на спину — и оно тотчас же переходило в твою собственность. Карманы были всегда полны перьями всех фасонов и видов". В рассказе Б. Зозули герой вспоминает, как в училище он "играл в перья — старательно так нажимал на кончик, и перышко взвивалось и переворачивалось" [Катаев, Разбитая жизнь, 337; Маршак, В начале жизни, 570; Горный, Ранней весной, 110; Катаев, Белеет парус одинокий, гл. 30; Дорошевич, Иванов Павел, 17; Кренкель, RAEM, 23; Зозуля, Маленькие рассказы, Чу 23.1929].

ПР//18

Благотворительные базары в Старгороде... устраивались то в виде московского трактира, то на манер кавказского аула... — Ср. благотворительный базар с "избушками и павильонами" в "Анне на шее" Чехова. Аналогичный вечер с киосками в виде избушек и с дамой в костюме боярыни, продающей шампанское, упомянут в рассказе И. Бунина "Ворон". В московском Дворянском собрании в 1911 базар был оформлен как цыганский табор: дамы из высшего общества в роскошных цыганских нарядах, в масках гадали гостям в шатрах [Кривошеина, Четыре трети нашей жизни, 35]. Театрализованные благотворительные базары устраивались и при дворе, с императрицей и великими княжнами за прилавком [см. The Romanov Family Album, 100-101].

ПР//19

Он вынул из жилетного кармана сотенный билет, положил его на край скалы из бурого папье-маше и, громко сопя, отошел. — Ср. начало ухаживания богача Артынова за героиней в "Анне на шее": "Не отрывая глаз с Ани, выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чело и дал еще сто — и все это молча, страдая астмой..." Сходные детали — благотворительный бал, буфет, сто рублей, отдаваемые влюбленным героем за бутылку шампанского — встречаем в рассказе Бунина "Натали" (1941, действие в 1890-е гг.).

ПР//20

...Следователь... с усмешкой ответил: "Це дило треба розжувати"... — Эта украинская поговорка входила в обиход начала XX века. Мы встречаем ее как заглавие и рефрен эстрадных куплетов [Н. Ленский, в кн.: Лира], а также в "Тихом Доне" М. Шолохова [1.3.23], где ее произносит Гаранжа, чья речь состоит из общих мест ("Гора с горой не сходится" и т. п.).

ПР//21

Когда приступили к разучиванию арии Риголетто... баритон с негодованием заметил, что Ипполит Матвеевич живет с его женою, колоратурным сопрано. — Адъюльтер под видом музицирования — тема "Крейцеровой сонаты" Л. Толстого; ср. также рассказ Чехова "Живая хронология".

ПР//22

Скабрезные похождения Ипполита Матвеевича, а в особенности избиение в клубе благородного собрания присяжного поверенного Мурузи, закрепили за ним репутацию демонического человека. — Поступок Воробьянинова принадлежит к почтенной традиции (см. подвиги графа Алексея Буланова, ДС 12//11).

ПР//23

В письме он написал латинскими буквами только два слова: "Накося выкуси". — Выражение "накося выкуси", обычно с показом кукиша, часто употребляют персонажи Чехова: "Живите, живите, а уж насчет корма — накося выкуси! Хоть околевайте" [Нахлебники]; "— Накося! — сказал генерал с презрением и поднес к лицу его два кукиша" [Лошадиная фамилия]; "...Поднес к лицу начальства кукиш и предложил: „Вот, накося выкуси!"" [Осколки московской жизни, 1885, № 8].

ПР//24

На Александровском вокзале в Москве толпа курсисток, носильщиков и членов общества "Свободной эстетики" встречала вернувшегося из Полинезии К. Д. Бальмонта... Поэта осыпали цветами весны — ландышами. Началась первая приветственная речь... торжество... было омрачено выступлением неофутуриста Маяковского... — К. Д. Бальмонт приехал в Москву после кругосветной поездки 5 мая 1913. Проведя 7 лет в изгнании, он воспользовался амнистией по случаю 300-летия дома Романовых. Согласно газетной хронике, речей на вокзале полиция не разрешила, и "К. Д. Бальмонт бросал в толпу ландыши". Выступление В. Маяковского "от имени врагов Бальмонта" в Обществе свободной эстетики 7 мая вызвало отклики в печати; соавторы достоверно передают иронический вопрос Маяковского Бальмонту. Поэтические вечера Бальмонта — наряду с праздновавшимся в те же дни юбилеем царской династии — были одной из больших сенсаций года. [Бальмонт, Стихотворения, 33-34; Катанян, Маяковский, 47-48; Успенский, Записки старого петербуржца, 186-199].

ПР//25

...Ликующий стишок, принадлежащий перу местного цензора Плаксина: Скажи, дорогая мамаша, / Какой нынче праздник у нас, — / В блестящем мундире папаша, / Не ходит брат Митенька в класс? — Цензор Плаксин — реальная личность, жил в Одессе. Приводимые стихи написаны по случаю проездов императорской семьи через Одессу, а не к 300-летию дома Романовых (отметим всегдашнее сгущение соавторами признаков эпохи). За цитируемыми стихами (4-я строка в оригинале читается: Не едет брат Митенька в класс) следовало: Взгляни ты: как много народа / Из церкви сегодня идет!.. / А солнышко с ясного свода / Златые лучи так и льет!.. / И солнышко, дитятко, знает, / Что праздник великий настал, /Что нынче к нам Тот прибывает, / Кого Сам Господь нам избрал! [В память Высочайших Его Императорского Величества Государя Императора Николая II проездов через Одессу. Изд. Одесской городской управы, б.г.; приведено Я. С. Лурье в кн.: Курдюмов, В краю непуганых идиотов, 39-40]. Эти стихи "для городовых" соавторы вспоминают в фельетоне "Детей надо любить".

ПР//26

...Не воображал себе Ипполит Матвеевич... масляного "каганца"... — Каганец — "светильник в виде черепка или плошки, в которую наливают сало или растительное масло и кладут фитиль" [Макаров, Матвеева, Словарь...], очень древнее осветительное устройство. Не раз упоминается у Н. Гоголя; получил распространение в годы Гражданской войны и военного коммунизма. Издалека темь ночная / Тлеет каганцами [Э. Багрицкий, Дума про Опанаса]. "К стене был прибит каганец — довольно конструктивный прибор из темного железа... В каганец вставляли лучину, а когда она догорала почти до конца, от нее зажигали другую, защемляя держалкой. Огарок предыдущей лучины падал в деревянное корытце с водой, стоявшее на маленькой скамеечке под каганцом. Теперь, в век атома и спутников, странно сознавать, что я это видел своими глазами, что это было именно в моей, а не в чьей-либо другой жизни" [Шефнер, Имя для птицы, 281; действие в деревне, во время Гражданской войны].