25. Разговор с голым инженером

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

25//1

...Он [Бендер] переходил улицы, останавливался на площадях, делал глазки милиционеру, подсаживал дам в автобусы и вообще имел такой вид, будто бы вся Москва с ее памятниками, трамваями, моссельпромщицами, церковками, вокзалами и афишными тумбами собралась к нему на раут. Он ходил среди гостей, мило беседовал с ними и для каждого находил теплое словечко. — Литературность пассажа видна из его сходства с описанием губернаторского бала в "Отцах и детях" Тургенева: "[Губернатор] ...ласкал всех... рассыпался „еп vrai chevalier francais“ перед дамами и беспрестанно смеялся крупным, звучным и одиноким смехом, как оно и следует сановнику. Он потрепал по спине Аркадия... удостоил Базарова... рассеянного, но снисходительного взгляда вскользь... подал палец Ситникову и улыбнулся ему... даже Кукшиной он сказал: „Enchante"" [гл. 14].

У английского юмориста М. Бирбома в сходном стиле ведет себя явившийся в Париж дьявол: "Он размахивал своей тростью черного дерева и вообще вел себя так, будто вся улица принадлежала ему" [Max Beerbohm, Enoch Soames (1912); курсив мой. — Ю. Щ.]. Можно вспомнить в этой связи мину Воланда (который, как известно, родствен Бендеру) при виде советской Москвы: "Иностранец окинул взглядом высокие дома... причем заметно стало, что видит он это место впервые и что оно его заинтересовало", а также поведение Бендера, когда тот в начале второго романа входит в г. Арбатов.

Моссельпромщицы — продавщицы Московского Сельско-промышленного кооперативного товарищества (Моссельпрома), торговавшие папиросами, конфетами, шоколадом, бутербродами и другими мелкими изделиями. А. Гладков вспоминает их синие лотки и форменные кепи с длинными козырьками в Москве середины 20-х гг. [Поздние вечера, 24]. М. Булгаков в 1923 пишет: "...выросли грибы невиданные — с черными головами. Молодые люди мужского и женского пола в кепи точь-в-точь таких, в каких бывают мальчики-портье на заграничных кинематографических фильмах. Черноголов-цы имеют на руках повязки, а на животах лотки с папиросами. На кепи золотая надпись: „Моссельпром"" [Шансон д’эте, Ранняя неизданная проза]. Моссельпромщица — характерная фигура московской улицы, запечатленная на обложках журналов, в кинофильмах ("Папиросница от Моссельпрома", 1924, с Юлией Солнцевой в главной роли), в лирике: Ты вместо имени и отчества /Надела шапку "Мосселъпром"... //До ночи бродишь грязью липкою / С тяжелой кладью папирос... // О разреши от сердца жгучего / В тени бульваров прикурить... [Б. Ковынев, Розовый лоток, НМ 09.1925]. О моссель-промовской теме в эстрадном репертуаре см. ДС 20//21.

Очаг новой советской "романтики" — главный штаб Моссельпрома — располагался в многоэтажном новоотремонтированном доме, с неумолкающим шумом лифтов, пишмашинок и арифмометров, с вереницами автомобилей и грузовиков у подъездов. Работа в МСП становится желанной: "„— Скажите мне, товарищ, как мне сделать, чтобы тоже папиросами торговать", — подскакивает девица к немолодому гражданину со знаком МСП. Гордыми носителями синей шапки, желтого лотка, золоченых кокард становилась не одна молодежь, до и многие из горожан „пенсионного возраста". На молодых конкурентов иные из них ворчат за шумное, развязное поведение, а другие смотрят с симпатией и "хорошей завистью". „Вот видите, как это у них просто", — сокрушенно вздыхает пожилая дама. — „Я вот так-то все вспоминаю, — отвечает старик, — какие в наши времена-то были девицы. Скромность, послушание. И не то чтобы как, а даже до великовозрастия конфузились перед мужчинами". — „Одна погибель", — вздыхает дама", глядя на развязное, непринужденное общение молодежи. Моссельпромовская шапка легко знакомит, сближает людей, а порой и устраивает личные жизни; моссельпромовские пункты раздачи товаров становятся своего рода клубами, где ведутся оживленные операции по обмену товарами и городскими стоянками: "К покупателю приспособляются: кто стоит со своим лотком на Тверской или на Кузнецком мосту, ведь мимо него нэпман или иной курящий иностранец прогуливается, а стало быть подавай ему там „Золотые"; а на городской окраине рабочий человек и с „Шуткой", с „Червонцем" живет" (Ср. у Пушкина:"...мертвый без гроба не живет" [Гробовщик].) Группы МСП-овцев выезжают в подмосковные деревни — не только поторговать, но и "сено косить, мужикам, бабам помогать, книжки ребятам раздавать". "Весело, бодро, хорошо! Правильное учреждение: „Моссельпром", — так заканчивает свой пространный репортаж очеркист П. Сухотин [КН 09.1925].

Ленинградским соответствием Моссельпрому был Табачный трест, чьи уличные торговцы (в красных кепи) набирались в основном из инвалидов войны и безработных [Kisch, Zaren..., 49].

25//2

Он вразвалку подошел к смущенному старику-извозчику и треснул его кулаком по ватной спине. — Вата — непременный элемент зимней экипировки извозчика и кучера; их ватные спина и грудь — общее место извозчичьей топики. По словам мемуариста, московские кучера зимой носили "армяк с чудовищными, подбитыми ватой фалдами", летом — "безрукавку поверх голубой косоворотки и кучерскую шапку с павлиньими перышками". "У них [извозчиков] были невероятно большие ватные груди и бороды, белые от инея... Иногда кучера, чтобы согреться, начинали несгибающимися руками бить себя по ватной груди" [Никулин, Годы нашей жизни, 8; Эренбург, Люди, годы, жизнь, I: 62]. "Нас бросило... лицом в ватную спину [извозчика]" [Агеев, Роман с кокаином, гл. 2]. Ср. также стихи Н. Заболоцкого: Сидит извозчик, как на троне, / из ваты сделана броня... (декабрь 1927). Не вполне понятно, почему в ДС извозчик одет в ватник в разгар лета; возможно, эта неточность допущена соавторами в их стремлении придавать каждому бытовому явлению его наиболее известные, отстоявшиеся черты (если извозчик, то в вате).

Спина кучера, особенно защищенная ватой, — удобный объект для ударов, выражающих злобное возбуждение седока. Пассажир колотит извозчика по спине — чаще всего в нетерпении, желая ускорить езду. У Гоголя майор Ковалев "всю дорогу не переставал его [извозчика] тузить кулаком в спину, приговаривая: „Скорей, подлец! скорей, мошенник!" [Нос]. То же у советских авторов: "...бешено начал тузить его [извозчика] в спину с воплем: — Езжай!" [Булгаков, Дьяволиада] и др. Реже на кучерской спине вымещают досаду (чеховский герой "Ионыч" — Старцев, — потерпев любовную неудачу, "кажется, взял бы и зарыдал или изо всех сил хватил бы зонтиком по толстой спине Пантелеймона") или бьют по ней в виде наказания (как в данной сцене ДС) 1.

25//3

И, стоя у стены Малого театра, на том самом месте, где впоследствии будет сооружен памятник великому русскому драматургу Островскому, Остап подписал протокол и дал небольшое интервью набежавшему Персицкому. — Возможная аллюзия на песню "Из-за острова на стрежень" , не раз упоминаемую в ДС/ЗТ [см. ЗТ 26//2]. В песне идет речь о Разине и персидской княжне и есть слова: И за борт ее бросает / В набежавшую волну [аллюзия указана мне Г. А. Левинтоном]. В метафорическом переносе с волны на человека глагол "набежать" встречается также в записной книжке Ильфа: "Гнетет предчувствие, что набежит знакомый" [ИЗК, 58].

Памятник А. Н. Островскому работы Н. А. Андреева был заложен у стены Малого театра в 1923, но открыт лишь 27 мая 1929. До открытия место будущего памятника указывала мемориальная доска. В стандартном тексте Собрания сочинений Ильфа и Петрова (в 5 тт., 1961) и позднейших изданиях стали печатать "был сооружен памятник"; ранее в этом месте читалось "будет сооружен".

25//4

— Так вы не можете войти в квартиру? Но это же так просто! — Распространенный мотив. Параллели к сцене, где Бендер спасает голого инженера, ногтем отпирая замок, есть у Диккенса ("Крошка Доррит", см. ДС 23//8) и у А. Аверченко: вор, пришедший обокрасть квартиру, с помощью отмычки впускает в дом хозяев, потерявших ключи [Без ключа // А. Аверченко, Восемь одноактных пьес...]. Киноактриса Б. Кузьмина вспоминает, как воры отмычкой открыли ей квартирную дверь, когда у нее сломался ключ [О том, что помню, 207].

25//5

Шумели краны. Вода в столовой образовала водоворот. В спальне... тихо, лебединым ходом, плыли ночные туфли. Сонной рыбьей стайкой сбились в угол окурки... Стул слегка подрагивал и, казалось, собирался немедленно уплыть от своего преследователя. — Продолжается поэтическая система параллелей со сценами домашнего потопа, начиная с "Про это" Маяковского [см. ДС 23//10]. По комнате Щукина плывут туфли и готов поплыть стул — в поэме С дивана... в окно проплыл чемодан [Поли. собр. соч., 402-404]. У Щукина "сонной рыбьей стайкой сбились в угол окурки" — в поэме Маяковского брошенный в камин окурок кажется костром на далеком берегу [405-13]; не навеяно ли это образом подземных озер и далеких огоньков в "Фантоме Оперы" Гастона Леру? Сходные образы в рассказе В. Инбер, чья героиня, забыв выключить кран в ванной, "проснулась от легкого постукивания: это стучали о кровать ее туфли, уносимые водой" [Вода и слезы, Ог 06.12.25]; у Э. Багрицкого в описании спальни сына:

Безвредною синькой покрылось окно,

Окурки под лампою шаткой.

В пустой уголок, где от печки темно,

Как лодка, вплывает кроватка...  [Папиросный коробок, НМ 12.1927].

Художник В. Курдов вспоминает ленинградское наводнение 1924 г.: "К моему окну, качаясь на волнах, приплыл маленький розовый гробик... Рядом с булочной находился магазин похоронного бюро, и теперь все его товары плывут по улицам... Вижу, что со стороны Невы плывут дрова. Это разбились баржи с дровами... Теперь дрова сами плывут к нам [студентам] в руки... Раздался клич: „Ребята, запасай дрова!"" [Курдов, Памятные дни и годы, 22].

Похоже, что в советской литературе наметилась тенденция решать тему "домашнего наводнения" в некотором смысле "по-овидиевски", как метаморфозу, но только заменяя античные реалии на современные. В знаменитом овидиевском эпизоде потопа плывет многое из того, что не призвано плавать (дома, животные), и люди пытаются использовать потоп для своих домашних целей (например, как ни в чем ни бывало ловя рыбу в кронах деревьев). Таковы в наших примерах плывущие чемоданы, туфли, мебель, гробы; у Курдова — вылавливание вузовцами проплывающих мимо дров. В этих примерах и в ДС можно заметить типологическую параллель со склонностью римского поэта к парадоксализму, к созданию многофигурных гибридных панорам ("квартира-река" , "квартира-озеро" и т. п., изоморфные монументальному гибридному образу "земли-моря" в тех же "Метаморфозах") 2.

25//6

В четыре глаза, как говорят французы. А я к вам по делу, товарищ Щукин. — Интонации речи его сиятельства в чеховской "Анне на шее": "А я прикажу посадить вашего мужа на гауптвахту. ..Як вам с поручением от жены... Американцы..." С поручением от жены — правда, щукинской, а не своей — является и Бендер, ср. далее: "Ваша супруга просила меня к вам зайти..." Другие отголоски этого рассказа см. в ДС 20//18; ЗТ 14//15.

25//7

— Не мучьте дитю, — забасил он наконец, — где стул? — Выражение "не мучь(те) дитю" см. также в фельетоне Ильфа "Политграмота плюс корова" [опубликован в кн.: Ильф А., ПО (2004)]. Видимо, восходит к известному в те годы анекдоту из серии "рассказов о бандитах":

"Идет... ночью гражданин по улице. Темно и кругом ни души. На гражданине шуба медвежья, великолепная. Вдруг подбегает к нему мальчонка маленький и говорит: „Сымай шубу!"

Гражданин смотрит на мальчишку: вот так, мол, бандит, — и спокойно отвечает: пошел прочь, чертенок ты этакий. А мальчишка не унимается: "Сымай да сымай шубу". И даже в слезы, хнычет, а сам не отстает: "Сымай шубу!" Гражданин ему опять: "Пошел прочь, мразь ты этакая!" Но тут из ворот выходит личность, прямо к гражданину, и говорит уже серьезно: — Ну, сымай шубу, чего зря дите мучишь! Вот вам и мальчишка. Шубы своей великолепной господин, конечно, лишился". В другой версии беспризорники говорят ограбляемому прохожему: "Ты что же это, маленьких забижать?" [М. Серпуховской, Рассказы о бандитах: московские слухи, легенды и анекдоты, КН 15.1926; В. Холодковский, В подполье жизни, КН 27.1926; курсив мой. — Ю. Щ.].

О вымогательстве беспризорников под видом жалостных просьб и предостережений не обижать детей рассказывают мемуаристы:

"На базар за продуктами ходили самые маленькие. Их обидеть не посмеют. Подойдет такой малявка к ларьку и канючит: — Дяденька, дай колбаски... Тетенька, дай хлебца... Торговцы от злости скрипели зубами, но давали немытому покупателю, которого не видно из-за прилавка, круг колбасы, батон хлеба, арбузы и вообще всякую снедь... Если попадался какой-нибудь скряга или новичок и отказывал малышам, утром он не находил ни своего ларька, ни продуктов" [Кузьмина, О том, что помню, 261].

25//8

Что мне Гекуба? Вы мне, в конце концов, не мать, не сестра и не любовница. — Что мне Гекуба? — часто цитируемые слова из "Гамлета" В. Шекспира: Что он Гекубе? Что ему Гекуба? /А он рыдает... [д. 2, сц. 2, пер. Б. Пастернака]. Остальное — реминисценция из стихотворения "Узница" Я. П. Полонского:

Что мне она! — не жена, не любовница,

И не родная мне дочь!

Так отчего ж ее доля проклятая

Спать не дает мне всю ночь! (1878).

По мнению комментаторов, стихотворение относится к Вере Засулич, ожидавшей суда за покушение на петербургского градоначальника Трепова. Отсюда, видимо, и острота Бендера, предупреждающего, что — в отличие от поэта — он не будет болеть душой за заключенного Воробьянинова. Положенная на музыку рядом композиторов (С. И. Танеевым и др.), входившая в песенники, "Узница" была популярна в левых кругах.

25//9

Воленс-неволенс, но я должен поставить новые условия. — Переиначенное лат. volens nolens. — "Воленс-неволенс, а я вас уволенс" [ИЗК, 163]. Использовано неоднократно в повести соавторов "Светлая личность" [Ог 10.07-16.09.28; Собр. соч., т. 1].

25//10

Лед, который тронулся еще в дворницкой, лед, гремевший, трескавшийся и ударявшийся о гранит набережной, давно уже измельчал и стаял. — Фраза "подчеркнуто толстовская" [Чуда-кова, Поэтика М. Зощенко, 99]; ср., например, финальную метафору: "И свеча, при которой..." [АннаКаренина, VII. 31]. Ср. ДС 26//1.

Примечания к комментариям

1 [к 25//2]. Части туловища извозчика в доавтомобильной культуре рассматривались функционально, играя роль своего рода пульта управления извозчиком. Спина, как мы видели, служила для сигнализации о желаемой скорости, остановках и т. п. (эмоции седока, которым при этом мог даваться выход, были уже фактором вторичным). Воротник мог использоваться как род ручки при посадке: "Ухватив его [старика-извозчика] за воротник изорванного армячишка, причем его сморщенная шея над сильно сгорбленной спиной как-то жалобно обнажалась, я влез верхом на... сиденье..." [Л. Н. Толстой, Юность, гл. 7]; отметим здесь и в ДС сходство образа извозчика. Торс и пояс могли выполнять роль поручня: "Губернатор ехал стоя, держа руку все время под козырек. Левой рукой он держался за кушак кучера, а лицо все время было обращено к царю" [Кренкель, RAEM..., 31]. Дергая извозчика за пояс, пассажир останавливал движение; трогая его за плечи — требовал поворота, и т. н. [Житков, Виктор Вавич, 239].

Эти черты извозчика чутко отмечает французский писатель Люк Дюртен, посвящая вымирающему институту извозчиков несколько страниц своей книги о Москве 1926-1927 г.: "Напомним, что слово „извозчик" обозначает одновременно и кучера, и его пролетку. В царское время человек на козлах представлялся лишь частью экипажа, элементом лошади: чувствительная зона, предназначенная Провидением для воздействий пассажира" [Durtain, L’autre Europe, 59].

2 [к 25//5]. Незадолго до действия романа (весной 1926) в некоторых районах Москвы произошло наводнение, по поводу которого возник свой фольклор и юмор, в том числе и шутки о плывущей по комнате мебели [см. Kisch, Zaren..., 76: Hochwasser als Spass].