14. Первое свидание

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

14//1

Зрелище для богов, как пишут наиболее умные передовики. — Слово "передовик" более привычно для нас в значении "передовик производства". Здесь, однако, оно значит "автор газетных передовиц": ".. .Досталось прочесть статью популярного передовика. Передовик был человек благородный, преисполненный любви к человечеству..." [В. Боровский, Фельетоны (1908), 161]. Оба значения есть у А. М. Селищева [Язык революционной эпохи, 172].

14//2

Кто такой Козлевич, чтобы с ним делиться? Я не знаю никакого Козлевича... Какой может быть в этот момент Козлевич? — Ср. сходную речевую выразительность у героев С. Юшкевича: "Этель: Давид, Эрш здесь. Он принес тебе шубу. Гросман (сердито): Какой Эрш, какая шуба? Значит, я должен бросить все дела ради какой-то шубы?" [Король]; или: "Тина? Кто такая Тина? Не хочу знать Тины"; "Кто это Нахман? Кто это Израиль?" [Miserere]. Ср. также у Чехова: "Что Дымов? Почему Дымов? Какое мне дело до Дымова?" [Попрыгунья].

14//3

В мои четыреста честных способов отъема денег ограбление не входит, как-то не укладывается. — Заимствование из Рабле; см. ЗТ 2//23.

14//4

...Вы хотите спросить, известно ли достопочтенному командору, с какой целью он предпринял последнюю операцию? На это отвечу — да, известно. — Стереотипная формула парламентского запроса (вопрос типа "да / нет"; адресат обычно в третьем лице; в ответной части повторяется часть слов вопроса). Она была взята на примету еще старыми юмористами: "Известно ли господину министру, что... а если известно, то почему..." и т. д. [Из характеристик 3-й Думы, Ст07.1912]. В "Тресте Д. Е." И. Эренбурга(1922): "— Известно ли м-ру Бровэду, что... — Нет, это мне неизвестно, — ответил м-р Бровэд" [так три раза; гл. 21: Полный переворот в этнографии]. То же в одной из новелл соавторов о городе Колоколамске (1928-1929): "В палату был внесен запрос: — Известно ли господину председателю совета министров, что страна находится накануне краха? На это господин председатель совета министров ответил: — Нет, неизвестно" [Синий дьявол // Ильф, Петров, Необыкновенные истории..., 43]. Та же форма запроса с другим заполнением: " — Не считает ли военное министерство возможным заменить вывеску? — Вывеску заменить военное министерство считает возможным" [В английском парламенте, См 38.1928, к рисунку Л. Бродаты]. Ср. частично сходные риторические формулы в ЗТ 25//16.

14//5

Не переменяя позы... великий комбинатор толчком каучукового кулака вернул взбесившегося нарушителя конвенции на прежнее место и продолжал... — Нападение Паниковского на Бендера напоминает сцену в романе А. Дюма, где преступный тип Кадрусс неожиданно во время разговора делает предательский выпад против аббата Бузони (графа Монте-Кристо) и тоже отбрасывается на место, не причинив оппоненту вреда [гл. 82: Взлом]. Родство Бендера с харизматичными героями, воплощающими абсолютное превосходство, всемогущество, покровительство — Шерлоком Холмсом, Монте-Кристо, Наполеоном, Воландом — не раз подтверждается параллелизмом высказываний и сюжетных положений [ср., например, ДС 5//5; ЗТ 2//25; ЗТ 6//10; ЗТ 19//8; ЗТ 36//11].

14//6

— Отдайте мне мои деньги, — шепелявил он... — Отголосок одесской речи? "В Одессе существует во всех кафе ходячая фраза, обращаемая к должникам: — Одно из двух — отдайте мне мои деньги!" [Волчьи ягоды, НС 42.1915: 8]. Паниковский выступает в своей архетипической роли — как недисциплинированный спутник, склонный бунтовать и вредить общему делу. Сходная сцена есть в "Лесе" Островского: спор Счастливцева с Несчастливцевым из-за денег, которые последний отобрал у купца и отдал Гурмыжской. Счастливцев недоволен и требует своей доли: "Подайте мою часть, подайте!"

14//7

А вы скоро умрете. И никто не напишет про вас в газете: "Еще один сгорел на работе". И на могиле не будет сидеть прекрасная вдова с персидскими глазами... — В романе Гофмана пудель говорит коту: "Ты непременно умрешь с голоду жалчайшей смертью, и ни одна живая душа не спросит о том, какими великими познаниями ты обладал, какими отличался талантами; и ни один из стихотворцев, которых ты считал своими друзьями, не поставит камня с дружеским „Шс jacet...“" [Житейские воззрения кота Мурра, 1.2]. Это общее место (пред)романтической поэзии, ср. у К. Батюшкова: И Делия не посетила / Пустынный памятник его [Последняя весна], у Н.-Ж. Жильбера: ...sur та tombe ой lentement j’ arrive / Nul ne viendra verserdes pleurs [Ode imitee de plusieurs psaumes] и др.

14//8

— He говорите так! — закричал перепугавшийся Паниковский. — Я всех вас переживу. Вы не знаете Паниковского. Паниковский вас всех еще продаст и купит. — Хвастливые, вызывающие речи с именованием себя в третьем лице — черта "еврейского стиля" в литературе. Ср. фабриканта Гросмана в драме С. Юшкевича "Король": "С Гросманом они [забастовщики] ничего не поделают. Гросман — это Гросман... Гросман плюет на забастовки, на революции, на погромы... Гросман останется Гросманом, он смеется над вами... Что он потерял? Он плюет на вас!.. Гросман не сдается" и т. д. [стр. 355, 373]. Ср. автохарактеристики в других пьесах этого автора: "Никто не знает Сонькина, как я его знаю" или "Вы еще не знаете, с кем вы имеете дело... Вулих не кто-нибудь. С Яшей Вулихом не шутите" [Повесть о господине Сонькине; Зять Зильбермана]. Манера эта фигурирует и в гудковской юмористике: "Старика Собакина протоколом не запугаешь. Старик Собакин все ваше хулиганство на чистую воду выведет. Старик Собакин на хулиганство плюет-cl" [Катаев, Сплошное хулиганство]; "Я вас всех куплю и продам, прежде чем вы успеете гавкнуть!" [говорит главный герой; Ильф, Абрам Половина-на-половину // Ильф, Путешествие в Одессу, 54; курсив везде мой. — Ю. Щ.].

14//9

Ночь, ночь, ночь... лежала над всей страной. Стонал во сне монархист Хворобьев, которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалованья... Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала "Водопроводное дело" загадочную картинку... [и далее до конца абзаца]. — Интерлюдия о ночи, с упоминанием того, где и каким образом проводит эту ночь каждый из героев, — популярное общее место классического романа. Ночь позволяет представить всех героев — в том числе незнакомых друг с другом, географически разделенных — под одним и тем же углом зрения сна / бодрствования и этим собрать их в единый ансамбль. Ночь служит мотивировкой для обозрения созданного автором мира. При этом герои, как бодрствующие, так и видящие сны, показываются в типичных для них ролях и позах, в связи со своей основной линией поведения в романе: так, в ЗТ Талмудовский гонится за окладом, Синицкий составляет ребусы (в классическом романе обычно поэт сочиняет стихи) и проч.

Этому вырисовыванию характерного в каждом из героев способствуют особенности сна и ночи. Ночь — момент стабилизации, приведения человеческой жизни к неким основным формулам, момент интимности, "правды", отбрасывания лишнего, возвращения к своему глубинному "я". В сновидениях предстает либо главный интерес персонажа (Хворобьеву снится профсоюзная книжка и т. п.), либо его проблема, либо некая мозаика из событий и лиц, составляющих его жизнь. То, что делается (думается, видится) ночью и во сне, способно служить эмблемой героя и его линии.

Естественно, что этот момент типичен для таких романов, где автор создает замкнутый мир и строит тематическое и событийное разнообразие на четко очерченном пространстве и материале, которые он полностью контролирует. Именно в таких романах должна время от времени возникать необходимость произвести смотр подвластного автору мира. Мы не раз отмечали принадлежность ДС/ЗТ именно к такому типу повествований [см. Введение, раздел 5; о других местах романов, отражающих подобное видение мира, см. ДС 4//3; ДС 16//2; ДС 37//10; ЗТ 4//1]. Обзоры разных персонажей и мест в синхронный момент времени типичны для литературы так называемого "унанимизма" с его установкой на образ мира как целого; многократно появляются они, например, в эпопее Жюля Романа "Люди доброй воли".

Параллели к данному месту ЗТ — описания ночи и того, как проводят ее различные герои, как, где и с кем они спят или бодрствуют, что видят во сне и проч., — многочисленны в литературе. Из поэтических примеров назовем фрагмент Алкмана (VII в. до н. э.) "Спят вершины гор....", "Судан" Н. Гумилева (конец), "Ночь" (Идет без проволочек...) Б. Пастернака. В прозе ср. Скаррона ("Комический роман", начало ч. II), Гевару ("Хромой бес", скачок 2-й), Лесажа ("Хромой бес", гл. 3), А. Белого ("Северная симфония", 176, 313), И. Бунина ("Чаша жизни", финал: вечер в Стрелецке), М. Булгакова ("Белая гвардия", финал), Ж. Жироду ("Зигфрид и Лимузэн", финал: сон всей Франции), В. Каверина ("Скандалист", начало и конец романа), Ю. Тынянова ("Смерть Вазир-Мухтара", V.24; текстуально это место, возможно, ближе всего к ЗТ), В. Аксенова ("Затоваренная бочкотара": несколько ночей с раздельными снами, один общий сон в финале), А. Солженицына ("В круге первом", изд. 1978, гл. 71: сон шарашки) и др.

К сну Лоханкина: "...он [Чичиков] всей горстью скреб себя по уязвленному [укусом клопа] месту..." [Гоголь, Мертвые души, гл. 4]. К сну Хворобьева об огромной профсоюзной книжке см. ДС 24//4.

14//10

В Черноморском порту легко поворачивались краны, спускали стальные стропы в глубокие трюмы иностранцев и снова поворачивались, чтобы осторожно, с кошачьей любовью опустить на пристань сосновые ящики с оборудованием Тракторостроя. — Пассаж в типичном стиле тогдашней журналистской поэтики, одушевлявшей машины и производственные процессы. "Иностранцы" — словоупотребление 20-х гг. в отношении кораблей, автомобилей и других продуктов заграничной индустрии (здесь и далее выделяем курсивом мотив одушевления машин). "Только этот корабль, да еще итальянец стояли на рейде" [Б. Пильняк, Ледоход]. Ср. очерк Н. Осинского "На четырех американцах" — об автопробеге на американских машинах [Пр 16.07.29]. "Хлопочу и попадаю на другого американца — „Пирс-Арроу 27“. Хорошая машина..." [тоже об автопробеге; В. Шкловский, Проселок // В. Шкловский, Гамбургский счет]. "Несчастный итальянец жалобно скрипит" [об автомобиле "Фиат", К. Клосс, Школа шоферов, ТД 04.1931]. "Горд американец... По праву кичится он почти овечьей мягкостью своего кудрявого руна перед темноватым и неприхотливым персом", — пишет о тюках американского и персидского хлопка Лариса Рейснер [Родники (1924)].

Непременным общим местом портовой темы была загрузка/разгрузка иностранного судна, о которой идет речь и у наших соавторов. Ср. современные им репортажи о Севастополе, Мурманске, Новороссийске, Одессе, Поти:

"У хлебной пристани Севастополя несколько „иностранцев“ — так называют здесь заграничные торговые суда... Громадины „торгаши“ — то греки, то итальянцы — наготове. С парусников, с лайб, из вагонов старый хлеб грузится в пасть „иностранцев‘4 [Макс Поляновский, Перед новым урожаем, Ог 08.08.26].

"Тяжелый коричневый голландец „Эразмус** привез нам хлопок и сгружает его на пристань. .. Стройный и поджарый английский пароход грузит наш лес" [Т. Тэсс, Полярный порт, Ог 17.11.29].

"В гавани [Новороссийска] стоят пароходы под флагами разных стран, сосут нефть из трубопроводов... Над городом перекинулась галлерея, обрывающая свое цинковое туловище над морем, и хоботы галереи свисают прямо в пароходные чрева. По галереям... течет зерно из элеватора" [С. Борисов, По Черному морю, КН 26.1927].

"Около механических амбаров... стоит огромный итальянский пароход, который наполняет свои глубокие трюмы душистым зерном... Длинные руки-конвейеры... сыплют зерном щедро, беспрерывно, и с каждым часом тяжелеет и все глубже опускается в воду итальянский гость" [В. Сич, Одесса-порт, КП 02.1929].

"Низкобортный греческий грузовик набивает трюмы марганцевой рудой. За ним на очереди стоит... "итальянец"... Марганцевая пыль осаживается на угольно-черные борты „грека"... Совторгофлотовский "курьер", стальная гончая, пересекает Черное море от Батума до Одессы в три дня" [М. Зуев-Ордынец, Город на болотах (Поти), КП 44.1929].

Как можно видеть, эта операция изображалась как живое взаимодействие и своего рода обмен веществ между советским берегом и иностранными судами, при котором первый уподобляется кормящей матери, вторые же — жадно припадающим к ней детенышам. Характерна густота телесно-органических образов применительно к кораблям, кранам и прочему портовому оборудованию. Сюда входят и персонификации "иностранец", "голландец", "грек", "итальянскийгость", "грузовик", "курьер", "торгаш" ит. п. Ср. разнообразные приравнивания трактора к лошади [см. ЗТ 8//48]. Все это гнездо тропов типично для того переходного этапа советской мифологии, когда, согласно классической работе К. Кларк, конструктивистской машинизации человека пришло на смену обратное течение — повышенное внимание к природе и человеку и соответственно одушевление, гуманизация машины [см. Clark, The Soviet Novel, 99-100]1.

14//11

Пылали звездные скопления Днепростроя, Магнитогорска и Сталинграда. На севере взошла Краснопутиловская звезда, а за нею зажглось великое множество звезд первой величины... Светилась вся пятилетка, затмевая блеском старое, примелькавшееся еще египтянам небо. — Отступление о созвездии строек и о влюбленных, мечтающих строить комбайны, иллюстрирует типичный для соавторов сплав романтической перспективы социализма с юмористической трактовкой конкретных его строителей [см. Введение, раздел 1].

Упоминание о "примелькавшемся" египетском небе стоит в ряду мировых образов и архетипов, утрачивающих свою многовековую магию под лучами социализма. Эти символы начинают появляться уже в первом романе (гусар-схимник), но особенно сгущены во втором (Адам и Ева, ангелы, желающие сойти с неба на землю, отшельник, Вечный Жид, Соловей-разбойник, Кащей Бессмертный и др.).

В повести соавторов "Светлая личность" (1928) та же метафора звездного неба имеется в сатирической версии — применительно к административно-бюрократическому мирозданию: "Дивный и закономерный раскинулся над страною служебный небосклон. Мириады мерцающих отделов звездным кушаком протянулись от края до края, и еще большие мириады подотделов... легли, как Млечный Путь. Финансовые туманности молочносветят..." и т. д. [гл. 1].

14//12

И молодой человек, засидевшийся с любимой в рабочем клубе, торопливо зажигал электрифицированную карту пятилетки и шептал: — Посмотри, вон красный огонек. Там будет Сибкомбайн. Мы поедем туда. Хочешь? — Стилизация советского романтического лиризма 30-х гг., хотя и очевидная в своем нарочитом схематизме, но именно благодаря этому сохраняющая трогательность для читателя нашей многоопытной эпохи. Электрифицированная карта СССР с размеченными на ней настоящими и будущими новостройками — элемент агитпропа, вошедший в употребление еще при Ленине:

"Тогда [на VIII Всероссийском съезде Советов] тоже на сцену Большого театра сверху спускалась громадная карта. На ней электрическими точками сверкали будущие станции, главнейшие опорные пункты ленинского плана электрификации... Новая карта [на эстраде V Всесоюзного съезда]... — это карта не только электростанций. Здесь шахты, заводы, железные дороги, совхозы, нефтяные промыслы... Эта новая карта горит всеми цветами... Вот здесь будет металлургия, здесь совхозы, а здесь Волго-Донской канал. Вот там новые рудники, а там — автомобильный завод" [Кольцов, По поручению директора (1928), Избр. произведения, т. 1].

В 1929-1930 во многих общественных местах воздвигаются иллюминованные панорамные карты пятилетки, показывающие успехи страны. "Карта СССР, на которой с помощью более 50 видов графических обозначений показаны важнейшие элементы плана..." [Counts, A Ford Crosses Soviet Russiam, 154]. Романтика этих карт отражена не только в ЗТ: "Я как-то смотрел карту пятилетки... Сердце зашлось, как засветились над ней все лампочки. Где сейчас болото, там через три-пять лет электрические звезды сверкать будут, вот такие машины работать будут..." [Романов, Товарищ Кисляков (1930), гл. 23]. Были также карты культурного строительства (например, показывающие расположение на территории страны библиотек, клубов и т. п.).

14//13

"И радость первого свиданья мне не волнует больше кровь". — Неточная цитата из романса: Забыты, нежные лобзанья, / Уснула страсть, прошла любовь, / И радость нового свиданья / Уж не волнует больше кровь.... [см.: Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 1]. Романс, чьи слова и музыка написаны офицером Анатолием Лениным, посвящен эстрадной звезде Анастасии Вяльцевой (ум. в 1913): "После окончания своего романа с Вяльцевой [А. Ленин] посвятил ей романс „Забыты нежные лобзанья...“ "[Ишеев, Осколки прошлого, 30]. Он входил в репертуар не менее знаменитой певицы Вари Паниной.

14//14

Комната была обставлена с примерной бедностью, принятой в дореволюционное время в сиротских приютах и тому подобных организациях, состоявших под покровительством императрицы Марии Федоровны. — Мария Федоровна (1759-1828), супруга Павла I, стояла во главе воспитательного общества благородных девиц, заведовала домами призрения и женскими учебными заведениями. В "Войне и мире" упоминаются женские учебные заведения, "находящиеся под покровительством императрицы-матери" [III.2.6]. В 1854 основано "Ведомство учреждений императрицы Марии", просуществовавшее до революции 1917. В функции ведомства входили: призрение младенцев, воспитание сирот, слепых и глухонемых, попечительство о бедных и т. п. (ср. в ЗТ 23 замечание о "вдовьих брюках" Корейко), а также общеобразовательные задачи. К началу XX в. оно "имело в своем заведовании и на своем попечении свыше 500 благотворительных и воспитательных заведений" [Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона, т. 60: 656-657].

Другая императрица Мария Федоровна (1847-1928), супруга Александра III, также заведовала этим обществом и активно занималась делами сирот и бедных, в частности, основала Мариинские женские училища "для девушек низших слоев городского населения" [там же, т. 36: 627-628, 639]. Эмблемой общества был известный символ: пеликан, кормящий птенцов собственным телом. "Приют ведомства императрицы Марии" имелся и в Одессе на Старопортофранковской улице (построен в 1892; см.: А. Ильф, ЗТ, 423).

14//15

— А ведь я к вам с поручением, — сказал он, становясь серьезным. — Интонационный рисунок напоминает то место в "Анне на шее" Чехова, где его сиятельство, флиртуя с Анной, сменяет шутливый тон на деловой: "— Очень рад, очень рад... — начал он. — А я прикажу посадить вашего мужа на гауптвахту за то, что он до сих пор скрывал от нас такое сокровище. Я к вам с поручением от жены, — продолжал он, подавая ей руку [курсив мой. — Ю. Щ.]. О другом отзвуке этого рассказа см. ДС 20//18.

14//16

Он настаивал, сердился... и вообще, как говорят китайцы, потерял лицо. — След чтения соавторами современной переводной литературы? В романе Поля Морана "Льюис и Ирен" (рус. перевод 1926) о герое, динамичном бизнесмене, говорится: "Его самолюбие не бывало вовлечено в деловые акции; ни в какой момент он, как сказали бы восточные люди, не „терял лица“" [II. 1].

Французский толковый словарь "Le petit Robert" (на слово "face") подтверждает, что выражение "perdre la face" проникло в середине XIX в. из китайского языка. Понятие "лица", необходимость во что бы то ни стало сохранять внешний декорум, пользоваться им как надежной маской для сокрытия чувств — важная часть традиционной конфуцианской культуры. Как объяснял в свое время американский миссионер-синолог А. Смит, поведение китайцев пронизано театральностью; каждая житейская ситуация требует особых условных жестов и выражений; кто должным образом соблюдает их, тот имеет "лицо"; напротив, "игнорировать эти условности, неискусно владеть ими, потерпеть провал в их выполнении значит „потерять лицо“...". В любой конфликтной ситуации для каждого из участников поддержание "лица" важнее, нежели выяснение истины или достижение выгоды. "Хотя спасти свое лицо, потеряв жизнь, — не особенно приятная перспектива, мы слышали об одном осужденном чиновнике местной администрации, которому, в качестве особой милости, было разрешено быть обезглавленным в своем официальном облачении ради спасения лица" [Smith, Chinese Characteristics, 17-18: Face]. Известный китаевед академик В. М. Алексеев в своем дневнике путешествия по Китаю в 1907 ставит эту черту в один ряд с другими проявлениями конфуцианского духа, как, например, знаменитые "китайские церемонии": "С этими же церемониями связана совершенно сверхъестественная боязнь китайца „потерять лицо", т. е. быть поставленным в такое положение, при котором даже „церемонии" не прикроют сущности его поведения. В понятие „потери лица" входят даже такие простые вещи, как, например, отказ в ссуде денег, и этим объясняется всегдашняя боязнь китайца говорить о деле прямо, без третьих лиц" [Алексеев, В старом Китае, 138].

14//17

— Фуражечку милицейскую не забудьте... — Не ешьте на ночь сырых помидоров... чтоб не причинить вреда желудку. — В обмене любезностями между Корейко и Остапом слышны отголоски бесед Раскольникова со следователем Порфирием Петровичем. Помимо сходства в общем тоне беседы, ср. текстуальные параллели: "Да фуражечку-то отложи-те-с...", — говорит Порфирий, и далее, при расставании: "Здоровье-то свое берегите, здоровье-то-с..." [Достоевский, Преступление и наказание, IV.5-6; на сходство указал А. Жолковский].

14//18

Это были странные и смешные в наше время люди. Почти все они были в белых пикейных жилетах и в соломенных шляпах канотье. — Речь идет о черте одесской экзотики, хорошо известной до революции и долгое время после нее. Упоминаемые здесь персонажи по довоенной привычке группировались в определенных местах города — например, около знаменитого бывшего кафе "Фанкони" на Екатерининской, между Дерибасовской и Ланжероновской (в романе — нарпитовская столовая 68, бывшее кафе "Флорида" 2; ср. сходное переименование московской "Праги", ДС 20//14). Канотье — почти обязательный атрибут биржевого маклера времен ancien regime. Актрисе Н. А. Розенель, посетившей город в 1925, прежде всего бросились в глаза "мальчишки-беспризорники и старики из бывших биржевиков по виду". Последние были приглашены на съемки фильма "Мисс Менд" на роль преуспевающих американцев, для чего вынули из сундуков свои лучшие дореволюционные костюмы [Луначарская-Розенель, Память сердца, 407-408]. И. Ильф рассказывает о них в очерке "Путешествие в Одессу" (1929):

"Никакая книга не даст полного представления о так называемом „Острове погибших кораблей".

"Остров" занимает целый квартал бывшей Дерибасовской улицы, от бывшего магазина Алыпванга до бывшей банкирской конторы Ксидиаса. Весь день здесь прогуливаются люди почтенной наружности в твердых соломенных шляпах, чудом сохранившихся люстриновых пиджаках и когда-то белых пикейных жилетах.

Это бывшие деятели, обломки известных в свое время финансовых фамилий.

Теперь белый цвет акаций осыпается на зазубренные временем поля их соломенных шляп, на обветшавший люстрин пиджаков, на жилеты, сильно потемневшие за последнее десятилетие.

Это погибшие корабли некогда гордой коммерции. Время свое они всецело посвящают высокой политике, международной и внутренней. Им известны такие детали советско-германских отношений, которые не снились даже Литвинову" [см. также ИЗК, 316].

Пикейные жилеты в Черноморске 1930 г. — остатки некогда влительного и процветающего сословия одесских негоциантов, главным образом хлебных экспортеров и маклеров, о которых вспоминает Л. Утесов: "В чесучовых костюмах, белых пикейных жилетах и соломенных канотье — иногда кажется, что это своеобразная воинская часть, одетая в нелепую военную форму. Это [так называемые] лепетутники" [Одесса моего детства // Л. Утесов. Спасибо, сердце!]. Когда-то "высокая политика" имела для них вполне реальное значение:

"...[Их] ставки зависят от того, оправдаются ли тревожные слухи, будто султан хочет опять закрыть Дарданеллы; а слухи пошли из-за каких-то событий в Индии или в Персии, и как-то связаны с этим и Франц-Иосиф, и императрица Мария Федоровна, и французский премьер Комб, и еще, и еще. Обо всем этом они говорили не вчуже, не просто как читатели газет, а запальчиво, как о деталях собственного кровного предприятия; одних царей одобряли, других ругали, и о тех и других как будто что-то знали такое, чего нигде не вычитаешь" [Жаботинский, Пятеро, 48; действие в 1905].

Толки обывателей, собирающихся в публичных местах, о высокой политике, фамильярность и мнимая осведомленность в обсуждении ими монархов и судеб государств — мотив, имеющий давнюю традицию в классике; см., например, Буало, сатиру III. 161-67 и типаж "вестовщика" во множестве других европейских сатир от античности до XIX в. Одесские негоцианты, проводящие день на улице, как их изображают писатели и мемуаристы, — частный случай этого общелитературного типа. Присутствие этой касты людей осознавалось как характерная особенность одесского ландшафта уже в пушкинскую эпоху. В "Отрывках из путешествия Онегина" их интересы переданы приемом, типичным для сатирического портрета вестовщика, — серией вопросов: Какие новые товары / Вступили нынче в карантин? / Пришли ли бочки жданных вин? / И что чума? и где пожары? / И нет ли голода, войны / Или подобной новизны? То же в путевых очерках современника Пушкина И. Бороздны, где без труда узнаются предки пикейных жилетов из ЗТ: Бывало, только что примчатся / Суда из стороны чужой, / Негоцианты вдруг толпой / По улице зашевелятся; / Кто ждет товаров, кто друзей, / А кто из-за моря вестей... / И сколько новых разговоров, / Соображений, толков, споров, / О войнах, мире стран чужих / Иль о банкротствах роковых... [Поэтические очерки Украины, Одессы и Крыма, М., 1837; цит. по кн.: Старая Одесса, 59].

С соавторской трактовкой этих персонажей ушедшей Одессы полемизирует другой старый одессит — писатель и переводчик С. Липкин в мемуарной повести "Записки жильца":

"В одном популярном романе с неподдельным юмором высмеяны бессильные болтуны в пикейных жилетах, с апломбом разглагольствующие на политические темы. Как близоруки подобного рода авторы-насмешники! Он... [герой повести, лингвист М. Ф. Лоренц] до сих пор удивляется тому пониманию сложнейших ситуаций, уму, наконец, прозорливости, какими были исполнены вечерние разговоры в шумном, веселом зале трактира... И как знать, не заключается ли свобода именно в том, что люди труда, надев вечером жилеты, быть может, безвкусные, сидят в трактире, пьют чай, едят бублики с маком и, никого не боясь, политиканствуют как им вздумается" [Липкин, Квадрига, 10].

14//19

...Все, что бы ни происходило на свете, старики рассматривали как прелюдию к объявлению Черноморска вольным городом. Когда-то, лет сто тому назад, Черноморск был действительно вольным городом... — Ср. аналогичные мечтания крупного нэпмана у В. Инбер: "Илья Абрамович думал так: „Конечно, если Одессе дадут порто-франко, так город оживет, о чем говорить...“ " [Уравнение с одним неизвестным, КН10.1926]. — Статус порто-франко, т. е. территории, где привозимые морем иностранные товары продавались без таможенных пошлин, Одесса имела в 1819-1859. Это способствовало превращению ее в цветущий космополитический центр южной России. Статуса вольного города она не имела, но для преисполненных гордостью одесситов эти два понятия сливались в одно: "Вот что такое было порто-франко, — пишет В. Катаев, — Одесса стала чем-то вроде вольного города, и эта райская жизнь продолжалась до 1857 года" [Кладбище в Скулянах, 25].

К. В. Душенко подсказал прецедент у М. Щедрина: "Хорошо бы, мол, Верхоянск вольным городом сделать и порто-франко в нем учредить" [Охранители].

14//20

Разговоры пикейных жилетов. — Конференция по разоружению — вероятно, конференция пяти держав по морскому разоружению в Лондоне (весна 1930).

Бернсторф, Иоганн-Генрих фон, граф — германский политический деятель, в 1908-1917 посол в США; член германской делегации в Лиге Наций, пацифист, сторонник проанглийской и проамериканской ориентации в немецкой политике.

Сноуден, Филипп — министр финансов в лейбористском правительстве Англии в 1929-1931; на международных конференциях добивался повышения английской доли в европейских делах и послевоенных репарациях. В советской прессе Ф. Сноуден описывался как "сухой, злобный, свирепый, брутальный циник", с которым не под силу тягаться даже А. Бриану, "страшный, как только может быть страшен английский политик" [М. Левидов, Гаагское торжище, Ог 25.08.29].

Чемберлен, Остин — министр иностранных дел в консервативном правительстве Англии (1924-1929), в мифологии агитпропа — главный антагонист Советской России. См. также ДС 13//15.

Бриан, Аристид — министр иностранных дел Франции в 1925-1931; выдвигал идею таможенного, а затем и политического объединения Европы, которую советская печать характеризовала как "священный союз европейской реакции против революции". Сам Бриан характеризовался как "сладкогласный", "легковесный", "слабонервный", "легкокрылый и легконогий" [КН 32.1929; М. Левидов, Гаагское торжище; Бриановская пан-Европа на пути к провалу, Пр 17.07.30, и др]. См. также ДС 7//8.

Бенеш, Эдуард — министр иностранных дел Чехословакии в 1918-1931, председатель Комитета безопасности Лиги Наций в 1927-1938, впоследствии президент Чехословакии. "Маклер всеевропейского масштаба, человек на резиновых подошвах, человек-каучук" [Левидов, Гаагское торжище].

Макдональд, Рамзей — лейбористский премьер-министр Англии в 1929-1931. Сделал свою карьеру под левыми, популистскими лозунгами, затем поправел. Основа его политической философии — классовая гармония, за что он и разоблачался в тогдашних советских комментариях как мнимый защитник интересов рабочих, "герой мелкобуржуазного балансирования между пролетариатом и буржуазией".

Гувер, Герберт — президент США в 1929-1933. В советских откликах на избрание Гувера, наряду с обязательным изобличением его как лидера враждебной СССР системы, характеризовался как "классный представитель американского империализма последней формации", "мастер рациональной деловитости", "жрец эффишенси и просперити", "талантливый хозяйственник, блестящий организатор", неутомимый борец за мировое господство американских монополий [см.: М. Левидов, Апостол из "Белого дома", Ог 30.11.28].

Гинденбург, Пауль фон — фельдмаршал, президент Германии в 1925-1934.

14//21

[Среди известных Остапу "честных" афер] ...имелись такие перлы, как организация акционерного общества по поднятию затонувшего в Крымскую войну корабля с грузом золота... — Английский трехмачтовый винтовой пароход "Принц" затонул в Балаклавской бухте в ноябре 1854, разбившись о скалы в шторм. Вскоре распространились слухи, что вместе с кораблем пошел ко дну груз золота для уплаты жалованья английским войскам в Крыму. Попытки найти корабль и золото делались разными странами начиная с 1870-х гг.

В советское время легенда о сокровищах "Принца" продолжала волновать умы, и было снаряжено несколько экспедиций, не давших положительного результата. Последняя попытка найти золото с помощью японской водолазной фирмы относится к 1927. История "Принца" и его поисков широко освещалась в прессе 20-х гг. и отражена в литературе: в "Листригонах" А. И. Куприна, в очерке Б. Пильняка "Синее море" (1928), в повести М. Зощенко "Черный принц" (1936), в поэмах Н. Асеева (1923) и В. Инбер (1928) с тем же названием и др.

Ряд других кораблей ("Эльбрус", "Памяти Азова", "Народоволец" и др.) был успешно, хотя и без сенсационных находок, поднят Госсудоподъемом, и интерес публики к подъемному делу в эти годы был немалым [см.: И. Егоров, Подъем затонувших судов, Ог 19.09.26]. Вместе с тем соавторы, как это для них типично, отражают культурное течение, существовавшее еще в досоветскую эпоху. Так, у А. Аверченко читаем: "Разговор мы вели самый незначительный. Что-то, кажется, о затонувших пароходах и о способах их вытаскивания из воды. Тысячи таких разговоров ведут незнакомые люди, случайно встретившиеся друг с другом" [Рассказ из великосветской жизни].

14//22

...Или большое масленичное гулянье в пользу узников капитала... — "Узники капитала" — формула, обозначавшая заключенных (не обязательно политических) в буржуазных странах, заступничество за которых было одной из постоянных тем агитпропа: "В день 1-го мая вспомним об узниках капитала" (из первомайских лозунгов); "Вспомни об узниках капитала! В день 18 марта — все в ряды МОПР!" (лозунг); "На помощь узникам, томящимся в застенках капитала" (газетный рисунок Дени); "Узники буржуазии" (статья о пенитенциарной системе США); "В плену у капитала" (рисунок в журнале: работница за решеткой); "На помощь пленникам капитала" (статья П. Н. Лепешинского) [Пр 04.05.27; Эк 08.1930; Пр 18.03.28; Пж 16 и 19.1930; Ог 18.03.28].

Праздничные гулянья — масленичные, рождественские, святочные, пасхальные — с площадными театрами, катальными горами и разнообразными увеселениями устраивались с большим размахом вплоть до революции. Гулянья с благотворительными целями также не были редкостью: например, в 1902 состоялись "Большие рождественские гулянья в пользу высочайше утвержденного Общества доставления дешевых квартир в Петербурге".

Традиция эта продолжалась и в советское время, хотя, конечно, гулянья приурочивались уже не к церковным праздникам. Пресса 1926-1929 сообщает о многих подобных мероприятиях в Москве: о гулянье на Октябрьском поле, посвященном годовщине Конституции; о первомайском гулянье с инсценировками (темы: борьба с бюрократизмом, снижение цен, китайские события); о гулянье "Война старому быту!" (гигантские карикатуры на Чемберлена, городового, священнослужителей); о гулянье текстильщиков на Воробьевых горах (футбол, городки, гармонисты, хор, оркестр); об интернациональном гулянье пионеров в Парке культуры и отдыха; о гулянье "За грамотность" в том же парке; о гулянье Осоавиахима в Измайловском зверинце (показательный бой, наполнение аэростата газом, мост на поплавках) и др. [Алексеев-Яковлев, Русские народные гулянья, 121; КН 29.1926; Из 04.05.27; КН 02.1928; КН 25.1927; Из 22.08.29; КН 39.1929; КН 24.1929].

Гулянья, посвященные узникам капитала, были реальностью: "В конце июля МОПР организовал большое гулянье в Покровском-Стрешневе, под Москвой. Принимавшие участие в гулянии политзаключенные, вырвавшиеся из буржуазных застенков, и делегаты собравшегося в Москве VI конгресса Коминтерна выступали с приветствиями и речами" [0г05. 08.28].

Идея масленичного гулянья в пользу узников капитала связана с тем, что масленица была традиционным праздником, ближайшим по времени ко дню МОПРа ("Международной организации помощи революционерам", т. е. политзаключенным в странах капитала), отмечавшемуся 18 марта, в годовщину Парижской коммуны. В 1929 масленица приходилась на 8-15 марта, в 1930 на 23 февраля-2 марта (см. хотя бы посвященные ей номера ИР за эти периоды). Перед нами очередная перекраска стереотипов старой культуры в советские цвета.

Близость к масленице Международного женского дня также осознавалась и риторически обыгрывалась: "Масленица по-советски" [танцы и песни женщин на местах производства в день 8 марта — фото на обложке Ог 04.03.28].

Вопрос огоньковской "Викторины": "42. Какой месяц в году имеет три революционных праздника?" Ответ: "Март: низвержение самодержавия, день Парижской Коммуны, день работниц" [Ог 08.07.28].

Ср. другие шутки соавторов: "Господин Фунт, узник частного капитала" [ЗТ 22]; "Танцевальная игра „Узники капитала”" [Веселящаяся единица (1932)]. Тремя годами ранее о "тошнотворных филантропических балах „с танцами до утра в пользу узников капитала”" говорилось в безымянном фельетоне "Обновленные валеты" [Чу 49.1929].

В комедии В. Шкваркина "Шулер" упоминается "афинский вечер в пользу беспризорных" [с. 20-21].

14//23

...Или концессия на снятие магазинных вывесок... — Крутые повороты российской истории XX в. — революция, военный коммунизм, нэп, пятилетки — отражались на облике городов, и не в последнюю очередь — на стиле торговых вывесок, этих "визитных карточек города". В судьбе вывесок видят символику истории и барометр политического климата в стране. В тогдашней литературе смена вывесок мелькает как одно из расхожих знамений времени. Рисование вывесок в эти годы — наиболее прибыльная профессия [Чуковский, дневник за 1923]. "В Москве — нэп и новые вывески" [Никитин, С карандашом в руке, 85]. "Сначала робко, а потом все увереннее, начали появляться вывески: на лицо города были наведены брови" [начало нэпа в Одессе; Инбер, Место под солнцем, гл. 9]. "Вывески доказывали ему, что [советская] власть как будто крепка: вот красный плакат ЦК железнодорожников; черный Центробумтрест; зеленая вывеска Музпреда; оранжевый Новотрестторг; синий Северокустарь — все это новые слова и учреждения, выдуманные теперешней властью... А вот налево — кооператив „Красная заря”. Это уже и совсем ясное название, и опять-таки доказывает оно, что власть крепка" [Слонимский, Средний проспект]. В начале 20-х гг. многие отмечают отличие советских вывесок от старорежимных: "За те два года, что я жил в Москве, ржавые вывески, оставшиеся еще с дореволюционных времен, были сняты, появились строгие вывески „торгов” и „коопов”, акционерных обществ, всяческих артелей, а то и робкие и стыдливые вывески частного капитала" [Либединский, Современники, 52]. Тем, кто помнил старые, во весь фасад, купеческие вывески, где фамилия владельца была означена аршинными буквами, новые вывески — как нэпманские (название товара крупно поперек витрины, имя хозяина в уголке), так и государственные ("Утильсырье", "Кожместпром", "Гор-финотдел ") — казались непривычно скромными [Каверин, Перед зеркалом, 140; Никулин, Московские зори, П.1.6]. Однако по сравнению с военным коммунизмом нэп выглядел празднично: "Очереди, карточки, пайки исчезли. Улицы, пестря как клумбы, расцветали новыми вывесками" [Д. Фибих, Какой-то дом // Д. Фибих, Дикое мясо].

Но приближаются новые времена, и в повести соавторов "Светлая личность" (1928) констатируется очередная смена вывесок, знаменующая закат нэпа: "Исчезли частники. Исчезли удивительнейшие фирмы: „Лацидус и Ганичкин“, торговый дом „Карп и сын", подозрительные товарищества „Продкож“, „Кожпром" и „Торгкож“. Исчезли столовые без подачи крепких напитков под приятными глазу вывесками: „Верден", „Дарданеллы" и „Ливорно". Всех их вытеснили серебристые кооперативные вывески с гербом „Пищетреста" — французская булка, покоящаяся на большом зубчатом колесе".

Сюжет ЗТ развертывается в год наступления на нэп. Облагаемые непосильными налогами, нэпманы разоряются и ликвидируют дела, начинается последний раунд снятия и замены вывесок. Именно этот процесс иллюстрирует чехарда вывесок в следующей главе романа [ЗТ 15]. Затравленный частник сдает свой магазин четырем другим, и на месте одной "гордой, спокойной" вывески появляется пять маленьких; затем все частники исчезают в небытие, и их пять вывесок вновь заменяются одной. Эта победоносная вывеска принадлежит бендеровской конторе "Рога и копыта".

Идея концессии на снятие (нэпманских) вывесок — сатирический отклик Бендера на эти симптоматичные явления. В выразительном плане перед нами известный прием черного юмора: гиперболизация размеров какого-то прискорбного явления (в данном случае — частой смены вывесок, означающей уход в небытие нэпа), сопровождаемая не менее резким понижением его человеческого драматизма. Такой двойной эффект получается, когда с фактом справляются, изобретая подходящую массово-механическую процедуру. Примером может служить западная карикатура ("картун"), изображающая автомат для самоубийц при выходе из казино: опустив монетку, проигравшийся клиент получает выстрел в висок. Другой пример — Фунт, сделавший своей профессией отсидку тюремных сроков за руководителей липовых учреждений. Такова же природа известных книжек М. Зощенко и Н. Радлова "Веселые проекты" и "Счастливые идеи". В роли подобной дегуманизирующей процедуры может выступать и собственно концессия: так, в страшной повести М. Волкова "Т. Т." циничные дельцы организуют концессию по утилизации трупов во время поволжского голода (в конце оказывается, что все происходило во сне).

Как и множество других положений в ДС/ЗТ, концессия совмещает актуальное явление советской экономики 20-х гг. с литературным заимствованием. Ср. у О’Генри: "Жители Грассдейла радушно приняли нас, и мы с Энди решили воздержаться от обычных военных действий вроде организации каучуковой концессии или продажи бразильских бриллиантов" [Как остригли волка].

Среди шутовских проектов Бендера есть параллели (знаменующие типологическое родство двух протагонистов) к "Хулио Хуренито" И. Эренбурга, например: "Мы отправились в Голландию, где у Хулио Хуренито был ряд дел: заседание пайщиков „Общества канализации острова Явы", доклад в гаагском Трибунале Мира, закупка большой

партии картин мастеров семнадцатого века, кофе и ножей людоедов с прелестной резьбой по рисункам немецкого экспрессиониста Отто" [гл. 5]. Ср., помимо настоящей главы ЗТ, бендеровские идеи по модернизации захолустного городка Васюки, его мнимые выступления в Малом Совнаркоме, проект картины "Большевики пишут письмо Чемберлену" [ДС 5//17] и др.

14//24

"Взять крепость неожиданной атакой не удалось", — думал он... — Один из мотивов пикарескного жанра — "батально-плутовской": облечение фигур жуликов и их махинаций в фигуры речи военного дела, высокой политики и т. п. Сюда входит и взятие крепости: "Приступом хочу я этот город взять сегодня же... / А потом против крепости древней пойду", и т. д. [Плавт, Псевдол, 587-590, пер. Артюшкова; см. ЗТ 2//30].

14//25

— Что там внутри? — спросил любопытный Паниковский. — О! — сказал Остап. — Там внутри есть все: пальмы, девушки, голубые экспрессы, синее море, белый пароход, мало поношенный смокинг, лакей-японец... — "Там внутри" — русское название пьесы М. Метерлинка "Interieur", шедшей до революции в МХТ, а также стихотворения Саши Черного (1909).

"Голубой экспресс" — в жизни и популярной мифологии 20-х гг. имя особо "шикарных" железнодорожных маршрутов. Был известен поезд под таким названием в Китае, обслуживавший главным образом европейцев; Б. Пильняк в 1927 упоминает "остатки французского „голубого экспресса", оборудованнейшего в мире (путь: Пекин-Ханькоу)". Поезд этот выведен в приключенческом фильме на тему китайской революции "Голубой экспресс" (реж. И. Трауберг, Совкино, 1929), об успехе которого свидетельствует Ю. Трифонов в "Доме на набережной", где подростки и взрослые увлекаются им еще в конце 30-х гг. [Пильняк, Китайская повесть, гл. 1; Дружба народов 01.76: 91, 95; Советские художественые фильмы, т. 1]. В пьесе-шутке А. В. Луначарского "Голубой экспресс" (1928) под этим названием фигурирует поезд Берлин — Париж, в котором два жулика из русских эмигрантов, притворяющиеся миллионером и светской дамой, обманывают и обкрадывают друг друга [Современная драматургия 2,178]. Пьеса опубликована не была, но успешно исполнялась на сценах с участием Н. А. Розенель и таких известных артистов, как М. Ф. Ленин, Н. Н. Рыбаков, К. М. Эггерт.

"Синее море, белый пароход" — из старой воровской и тюремной песни "Погиб я мальчишка, погиб навсегда...": Черное море, белый пароход, /Мы полетим на дальний восток... / Прощай, город Одесса, одесский карантин, / Нас отправляют на остров Сахалин... [Полный сборник либретто для граммофона, ч. 2: 197; Куприн, Киевские типы: Вор] 3. С соответственным изменением содержания песня эта получила распространение во время русско-японской войны 4. Отметим скопление в этом бендеровском пассаже космополитических и дальневосточно-тихоокеанских (Китай, Япония) мотивов. Слова о "синем море и белом пароходе" перешли в частушки [см.: Частушка, 577]. Цитата употреблялась в контексте лирических мечтаний о далеких странах. В "Чаше жизни" И. Бунина песню с этими словами поет бродячий музыкант-серб: "Стуча в бубен, он тоскливо-страстно пел... о родине. Он думал о ней, далекой, знойной, рассказывал Стрелецку, что есть где-то серые каменистые горы, „синее море, белый пароход"...". В рассказе советского писателя эти слова повторяет умирающий пациент в больнице: "Вот только выздоровею — сразу же уеду. Синее море, белый пароход, сяду и поеду" [Б. Левин, Ревматизм // Б. Левин, Голубые конверты (1929)].

Примечания к комментариям

1 [к 14//10]. О машинах в конце 20-х гг. пишут много, и наделять их метафорами жизни — мощной, агрессивной, вибрирующей, не обязательно антропоморфной — было литературной модой

эпохи. Приведем для примера отрывки из книги о любимом детище пятилетки — совхозе "Гигант" : "Молотилка — как слон с вытянутым хоботом выбрасывающей трубы и хвостом — транспортером... Вдали, как кузнечики, бегают сноповязалки... Шесть рабочих бросают на высунутый язык молотилки — транспортер — снопы... Сбоку молотилки — небольшой рукав, опущенный книзу двумя раздвинутыми желобками. Он — как рука дающего: по нему из молотилки ссыпается зерно... Со всего поля бегут „Интернационалы". Они отцепляют арбы у молотилок, хватают пустые и снова бегут за пищей для прожорливого рта молотилки". По-своему одушевляют машину и политически отсталые крестьяне: "Нет, это нечистый дух... Конечно, мы видали молотилки и у господ раньше, но тут, видимое ли дело, сама полова в трубу прет!" [Е. Микулина, Степное золото, Ог 13.10.29].

2 [к 14//18]. "Бывшее Фанкони, ныне столовая Укрнархарча" [Ог 04.09.27].

3 [к 14//25]. В этой песне были также строки: Серая свита и бубновый туз, / Голова обрита, серый картуз, отразившиеся в "Двенадцати" А. Блока.

4 [к 14//25]. В версии, слышанной комментатором в детстве, были слова: Синее море, белый пароход, / Мы сядем-поедем на Дальний Восток. / На Дальнем Востоке пушки гремят, / Военные-солдатики убитые лежат. А также: Мама будет плакать, слезы проливать, /А папа поедет на фронт воевать... Пелось все это на мотив "Ехал на ярмарку ухарь-купец...".