32. Нечистая пара

32//1

Заглавие. — Из книги Бытия, гл. 7: пары чистых и нечистых животных были взяты Ноем в ковчег. Мотив чистых и нечистых использован В. Маяковским в "Мистерии-буфф" (1918). Уподобление тиражного корабля ковчегу проводится через эту и следующую главы: "Население тиражного ковчега...", "...все население парохода..." и т. п.

32//2

Шли плоты — огромные поля бревен с избами на них. Маленький злой буксир, на колесном кожухе которого... было выписано его имя — "Повелитель бурь", тащил за собой три нефтяных баржи, связанные в ряд. — Баржи, плоты, буксиры — чаще всего упоминаемые приметы волжского пейзажа в описываемые в романе годы. Гигантские плоты из бревен — их часто называют плавучими деревнями или городами — с изумлением наблюдают журналисты, обозревающие европейскую Россию с самолета [А. Яковлев, На неведомой дороге, НМ 02.1930], и вспоминают иностранные пассажиры волжских пароходов и посетители Нижегородской ярмарки. Изба на плоту, плывущая вниз по Волге, обживается как дом и служит местом действия в литературных произведениях [Л. Гумилевский, Батраки, Ог 01.01.25, действие в 1921]. Маленький пароход-тягач одушевляется, часто сравнивается с задорным животным или насекомым: он "пыхтит", "сердится", "суетится", "задыхается" и т. д.¹

"Мы встречаем цепи барж, груженных резервуарами нефти, картофелем, овчинами; влекомые крохотными задыхающимися тягачами, навстречу нам движутся громадные плоты, составленные из связанных веревками бревен, на которых расположились женщины, дети, цветы в горшках, собаки, кошки, скамьи, шалаши, целые плавучие города. Плотовщики с длинными шестами бегают взад и вперед, наклоняются, напрягаются изо всех сил, стараясь удержать в равновесии это гигантское сооружение" [Viollis, Seule en Russie, 112].

"Вровень с водой по реке поднимаются баржи. Странные суда, до краев погруженные в воду, они скрывают в своих стальных недрах по 10, 20, 25 тысяч тонн нефти или мазута. С ними сталкиваются караваны бревен, похожие на плавучие деревни. В задней части такого плота — два одинаковых одноэтажных домика, связанные мостками, на которых возвышается сторожевая башенка. Эти похожие на Ноев ковчег устройства предназначены для присмотра за 10 миллионами кубометров строевого леса. Таких плотов здесь ежедневно проходит по нескольку десятков. Они направляются в Каспийское море. И скоро миллионы кубометров этой древесины поплывут в порты Европы и Америки" [Chadourne, L’URSS sans passion, 176].

Вспоминая туристическое путешествие по Волге в июле 1927, К. Н. Бугаева пишет:

"Плывучая жизнь на плотах. Целые деревни, с избами, огоньками, с развешанным для просушки бельем, с мирно жующей коровой, с толпой ребятишек. Или еще огромные, левиафаноподобные баржи, ленивые, сонные. А впереди их влекущий на длинном канате бойкий смешной пароходишка. Задрав нос, фыркая дымом и деловито крутя колесом, он задорно ершитсяь [Воспоминания о Белом, 111; курсив мой. — Ю. Щ.].

Сходные слова для тягача и баржи на Днепре находят советские писатели и очеркисты: "Крохотный, сердитый пароходишко, черный от дыма, отчаянно колотил по воде колесами и тянул за собой огромную, груженную лесом баржу" [А. Гайдар, Судьба барабанщика (1938)]; "Буксирный катер, похожий на черного жука, старательно тянет вереницу баржей, нагруженных дровами" [А. Новиков-Прибой в НМ 01.1927]. Сходные одушевляющие сравнения мы встречаем во множестве других речных зарисовок тех лет. О другой их ветви см. ЗТ 14//10.

Обратим внимание на имя пароходика — "Повелитель бурь". В одном из стихотворений Блока фигурирует судно под таинственным названием "Птица Пен". Как рассказывал Р. Д. Тименчик в устном докладе, он склонен был понимать слово Пен как некое поэтическое имя птицы, пока не пришел к правильному его прочтению — как генитива множественного числа от пена. Сочетание этого рода, где первое имя — одушевленное (чаще женского рода), а второе, в родительном падеже единственного или множественного числа, обозначает элемент водной стихии, — служит моделью для многих имен кораблей. Таковы известный всему миру экскурсионный пароход на Ниагарском водопаде "The Maid of Mist", трехмачтовик "Notre-Dame-des-Fienfs" в новелле Г. де Мопассана "Порт", а также уже названные блоковская "Птица Пен", буксир "Повелитель бурь" у Ильфа и Петрова, и т. п.

32//3

Уборщицы разносили чай, бегали... из регистратуры в личный стол, ничуть не удивляясь тому, что личный стол помещается на носу, а регистратура на корме. — Как и развешиванье на "Скрябине" таблиц "Приема нет", "Общая канцелярия" и т. п., это элементы игры, превращающей пароход в нечто иное, в данном случае — в плавучее советское учреждение. Подобно поезду и другим средствам передвижения по природной среде (например, всякого рода "Наутилусам", превосходные заметки о которых см. в "Мифологиях" Р. Барта), судно традиционно служит объектом метаморфозы в дом; движущаяся машина "почленно" сравнивается и совмещается с приспособлениями для жилья, отдыха и работы. У Ильфа и Петрова этому симбиозу парохода и учреждения придан оттенок сатиры на бюрократизм с его неудержимой склонностью перемалывать и ничтоже сумняшеся осваивать любой материал (ср. рассказ "Как создавался Робинзон" и проч. Сходное по характеру юмора место — о расклейке канцелярских плакатов во льдах острова Врангеля — см. в ДС1//14). Впрочем, в преображении "Скрябина" в советскую канцелярию чувствуется и игра в обычном, рекреативном смысле, что характерно для "молодежного", жизнерадостного и артистичного настроя первого романа соавторов. В этом плане деятельность на "Скрябине" можно уподобить той сцене из Жюля Верна, где предприимчивые путешественники по Австралии во время наводнения устраиваются на ночлег на огромном дереве омбу:

"Раз кухня и столовая у нас в нижнем этаже, то спать мы отправимся этажом повыше, — заявил Паганель. — Места в доме много, квартирная плата невысока, стесняться нечего. Вон там, наверху, я вижу люльки, будто уготованные нам самой природой; если мы основательно привяжем себя к ним, мы сможем спать, как на лучших кроватях в мире" [Дети капитана Гранта, гл. 23-25].

32//4

...Тихо ругая неповинного Воробьянинова, приступил к изображению слов. — Это место вызывает в памяти песенку А. Вертинского "За кулисами" (1916): Парикмахер, суфлер и актеры, с актрисами / Потихоньку ругали меня...

32//5

Ипполит Матвеевич... угодливо заглядывал в глаза взыскательного художника. — Из Пушкина: Всех строже оценить умеешь ты свой труд. / Ты им доволен ли, взыскательный художник ? [Поэту].

32//6

— Что же мне петь? — Уж во всяком случае не "Боже, царя храни!". Что-нибудь страстное: "Яблочко" или "Сердце красавицы". — "Боже, царя храни" — гимн Российской империи в 1833-1917 (слова В. А. Жуковского, музыка кн. А. Ф. Львова).

"Яблочко" — песня, возникшая около 1918 на Украине. Название происходит от выражения "пустить яблочко" (бросить гранату), напев — из молдавской песни "Калач". Пользовалась всенародной популярностью; ср.: И "Яблочко" песню I Держали в зубах [М. Светлов, Гренада]; Мы "Яблочко" таскали, / Как песенный паек [А. Прокофьев]. Как вспоминает В. Панова, в Ростове в 1918 "куда ни пойдешь, на улицу, в лавочку, в кинематограф — везде пели: Ой, яблочко, / Куда котишься, / В Ростов попадешь, / Не воротишься". В третьей строке могло стоять название любого места: "в Чека попадешь", "ко мне в рот попадешь" и т. п. Песня звучала в опере "За Красный Петроград" (1925) и в балете Глиэра "Красный мак" (1927), где на ее мотив положен танец матросов. [Лурье, Примечания, 525; Р. Блуменау, Советская песня, Цирк и эстрада 07.1928; Панова, О моей жизни, 51; Русская советская эстрада, 205-206].

"Сердце красавицы" (La donna ё mobile) — песенка герцога из оперы Верди "Риголетто" (по-русски: Сердце красавицы / Склонно к измене / И перемене, / Как ветер мая..). По словам мемуариста, La donna ё mobile была настолько популярна, что "в Одессе ее пели даже извозчики" [Старая Одесса..., 52].

32//7

"Барыня, барыня, — вырабатывал виртуоз, — сударыня-барыня... Если барин при цепочке, значит — барин без часов!" — Контаминация двух серий куплетов, часто переделывавшихся на актуальный лад: "Барыня" (о щеголихе) и "Барин" (о том, как барин "шиковал", "по садам, шантанам шлялся", остался без гроша и т. п., с припевом: Ах ты барин, барин мой, / Сударь-барин дорогой) [Полный сборник либретто для граммофона, т. 1-2:569-571].

32//8

Там на траве танцевали солдатскую польку. Парни топали босыми ногами с такой силой, будто хотели расколоть нашу планету. Девушки плыли. — Соавторы отражают здесь характерный момент деревенского быта в описываемые годы. Огромный интерес к танцам, их важность в жизни молодежи, тщательная тренировка в танцевальном искусстве, необходимом для мужественности и социального успеха — черта не только дворянской культуры первой половины XIX в., но и деревенской 1920-х гг. (до коллективизации). О том, Как гуляют девки на вечорках / И ребята топают в кадрили... [А. Прокофьев, Улица Красных зорь] пишут в те годы все, сколько-нибудь знающие село. Писатель Р. Акулынин отмечает, что

"с каждым годом количество плясунов и музыкантов в деревнях увеличивается. Учиться плясать ходят в бани, в сараи, за село — на выгон и луга, уходят поодиночке или вдвоем — проверять друг друга... Немаловажное значение имеет в настоящее время при женитьбе парня его уменье — плясать... Плясун, музыкант, певец, весельчак [ныне, в отличие от прошлого] всегда может рассчитывать на любую невесту... С Пасхи до Троицы, после страды и до осеннего заговенья на деревенской улице стон стоит. Поют, пляшут, играют парни, справляют праздник молодости... В праздники молодежь с утра уходит за село, и там на зеленой мураве лугов веселится..."

Наиболее популярным массовым танцем является кадриль, состоящая из ряда фигур— "Барыня", "Чижик", "Сени", "Во саду ли, в огороде", "Что шумит, что гремит", "Камаринская" и др.:

"Кадрилям научаются в деревне с 9-10 лет. Кадриль нравится молодежи за свою массовость, за то, что в кадрили возможна близость парня и девицы. Взрослым нравится смотреть на мелькание пар, замысловатые круженья, подныривания, притопывания, причудливые комбинации крестами, звездами, плетнями и т. д. ...Пляшут главным образом под балалайку, реже под гармонь и совсем редко под песню. В наших краях [Самарская губерния] засилие балалайки. Имеется по 30, по 50, по 100 балалаек на село... О гармошках мечтают, но гармошки не по карману..." [Р. Акулыпин, Деревенские пляски (очерк), КН 36.1926].

Как важный общественный ритуал танцы имеют первенство над другим любимым развлечением села, "киношкой":

"Билеты [в кино] почти все проданы, но еще не смолкла балалайка, дзинькает за горой треугольник — ровный топот стоит неподалеку. Десятки пар, выбиваясь из сил, отплясывают бесконечную кадрель [sic]. В кино не торопятся, раньше времени не начнут. Надо кончить вечернее игрище" [Р. Суслович, Черти на полотне (из заонежского блокнота), КП 37.1926].

Танцы были одной из структурирующих сил в жизни деревни: "Гармошка — сильный агитатор, и гармонист — организатор досуга молодежи" [Из газет, См 30.1926]. Кое-где предпринимаются попытки политизировать это массовое явление, поставить его на службу агитпропу:

"Окуров [провинциальный городок] любит плясать, и пляшет смачно. Танцульки цветут. Пляшут обычно с благотворительной целью: в пользу угнетенных международным империализмом китайцев или узников буржуазных застенков" [Д. Фибих, Земля советская, НМ 02.1926].

32//9

Город Баку очень большой. Здесь, говорят, добывается керосин... Живописный город омывается Каспийским морем. Оно действительно очень велико по размерам. Жара здесь страшная... По своему географическому положению и по количеству народонаселения город Баку значительно превышает город Ростов. Однако уступает городу Харькову по своему движению. Инородцев здесь множество. А особенно много здесь армяшек и персиян... Был я и на базаре, видел я много тюрецких вещей и шалей... — Письма отца Федора относятся к числу блестящих мест романа, отлично отражающих индивидуальность этого героя — глупость, пустословие, склонность к праздным мечтаниям и подробностям, курьезные промахи в русском языке. В то же время им свойствен определенный интертекстуальный фон. Отзывы о. Федора о виденных им городах, хотя и достаточно типичные для наивных путевых впечатлений вообще, отражают отдельные черты древнерусских "хождений" (насколько стиль о. Федора отмечен архаическими и библейскими чертами, мы знаем и по другим местам романа).

Характеристика городов, улиц, зданий и т. п. как "больших" относится в жанре "хождений" к числу наиболее употребительных: "...Кос остров, велик зело... Кипр есть остров велик зело, и множество в нем людий, и обилен есть всем добром" [Хождение игумена Даниила]; "Икона же та велика велми... врата... велика велми... Олтарь ту среди церкви велик" [Хождение Стефана Новгородца]; "Град Нурбех [Нюрнберг], велми велик и крепок... Той же славный город Флоренза велик зело" [Хождение на Флорентийский собор]; "А град есть велик, а людей много велми" [А. Никитин, Хождение за три моря] и мн. др.

Типично повторение о. Федором слова "город" при именах городов ("город Баку", "город Ростов", "город Харьков"). Ср.: "Аот Луньбрегадо Брунсвигаграда 16 миль... А от Брунсвига до Батмера града 11 миль... И от того града есть град именем Липес велми велик... И тьи Нурбех град стоит среди Аламанские земли..." и др. [Хождение на Флорентийский собор].

Характерно сравнение городов по величине — здесь и в ДС 27: "По количеству народонаселения и по своему географическому положению он [Ростов] значительно уступает Харькову". Ср.: "Той убо град [Люнебург] величеством подобен есть Любку... И той град [Брауншвейг] величеством вышьши тех градов прежних" [Хождение на Флорентийский собор].

Замечание о. Федора о добываемом "керосине" вторит таким указаниям "хождений", как: "И ту же [во Флоренции] сукна скорлатные дЬлают... ту [в Кьоджи] родится соль крупна... ту бо [в г. Пола] родится соль на морк [Хождение на Флорентийский собор]; "В Шаибате же родится шолк, да инчи, да жемчюг, да сандал... В Кулури же родится ахикь [сердолик], и ту его делают, на весь свет оттуду его розвозят" [А. Никитин, Хождение за три моря] и мн. др.

Слова "...город омывается Каспийским морем" ср.: "Камбаят же пристанище Индейскому морю всему... А Шабатское пристанище Индейскаго моря велми велико" и др. [А. Никитин, Хождение за три моря].

Частые жалобы о. Федора на жару (здесь и в ДС 27: "Погоды здесь жаркие") находят параллель у Афанасия Никитина: "Силен вар в Гурмызе, да в Кятобагряим [на Бахрейне], где ся жемчюг родит, да в Жиде [Джидде], да в Баке [NB: Баку!], да в Мисюре [Египте]... А в Хоросанской земле варно, да не таково" и т. д. [Хождение за три моря].

Упоминания о. Федора о базаре в Баку и "мусульманском покрывале" ср.: "В Беде-ре же торг на кони, на товар, да на камки, да на шолк, на всей иной товар... [В Аланде] на год един базар..." и др. [Хождение за три моря].

Слова об инородцах, "армяшках" и т. д. ср.: "И ту есть близ монастыря того живет жидов много при мори..." [Хождение Стефана Новгородца. Все цитаты — по кн.: Памятники литературы древней Руси, т. 2, 4, 5].

Такие элементы путевых впечатлений о. Федора, как наивное сравнение мест по величине и качеству, а также сетования на постигшие путешественника бытовые неудачи, можно сопоставить с "Отрывком из путевых заметок юноши Тяпушкина, веденных им во время разъездов его по России по делам отца" из "Современников" Н. А. Некрасова: На реке на Свири / Рыба, как в Сибири. /Окуни, лини / Средней долины. / На реке же Лене / Хуже, чем на Оби: / Ноги по колени / Отморозил обе, / А прибыв в Ирбит, / Дядей был прибит.

О других параллелях к письмам о. Федора (письма Достоевского) см. ДС 20//4.

32//10

Относя письмо в почтовый ящик, у меня украли в номерах "Стоимость" пальто брата твоего, булочника. — Ср. у Чехова: "Подъезжая к сией станцыи и глядя на природу в окно, у меня слетела шляпа" [Жалобная книга].

А. Д. Вентцель указал на невозможность постскриптума о том, что случилось после отправки письма. Сходного рода логический абсурд ("If you don’t receive it, write and let me know") есть в известной песенке "It’s a long way to Tipperary..." [Комм, к Комм., 133]. Несуразица эта, видимо, стоит в одном ряду с другими промахами и проговариваниями о. Федора в жизни и грамматике — ср. комментируемую фразу, а также: "Вы, говорю, низкий человек, мучитель Клавдии Ивановны и охотник за чужим добром, которое теперь государственное, а не его" [из письма о. Федора в ДС 20].

Примечание к комментариям

¹ [к 32//2]. Как мы уже знаем, соавторы не только не чуждаются штампов, но и питают особую склонность к почтенным, освященным временем общим местам. Пароходик-тягач, одушевляемый сравнением с маленьким, неуемным злым существом — старый стереотип, мы встречаем его уже у Мопассана в описании утра на Сене: "Un long convoi de navires, trainee par un remorqueur gros comme une mouche, et qui ralait de peine en vomissant une fumee epaisse..." [Le Horla].