38. Под облаками

38//1

Что же касается Терека, то протекал он мимо "Трека", за вход в который деньги взимал город без помощи Остапа. — Трек — название городского парка во Владикавказе.

38//2

Опять идти! На этот раз в Тифлис, на этот раз по красивейшей в мире дороге. — Пешее путешествие двух люмпен-пролетариев в Тифлис по Военно-Грузинской дороге через Дарьяльское ущелье описано в рассказе молодого М. Горького "Мой спутник". Места и объекты, на фоне которых развертывается действие этой главы, — Терек, Дарьял, замок Тамары — в массовой культуре начала XX века и советских лет обязательные приметы кавказской экзотики, многократно воспроизводимые в очерках и стихах, в журналистике, фотографии и рекламе, в названиях пивных ("Замок Тамары"), в оформлении ресторанных залов ("Яр" в Москве) и т. д. [Гумилевский, Собачий переулок, 213; Маяковский, Тамара и Демон; Луговской, Дорога Дарьяла; Б. Тенин, Фургон комедианта, 30-31 и мн. др.].

В 20-е гг. вся эта обойма достопримечательностей усердно посещается отдыхающими. Почти все элементы и штампы кавказских глав ДС мы встречаем в сатирическом "Путеводителе по курортам" Э. Кроткого: "В Тифлисе обязательно взобраться с помощью фуникулера на гору Давида; Военно-Грузинская дорога знаменита расположенными на горных крутизнах развалинами старинной башни. Царица Тамара. „Кавказ подо мною" Пушкина. Сплошь исписанные стихами „утесистые громады"" и т. д. [Бу 21.1927]. См. ниже, примечания 5,11,15,17.

38//3

Пейзаж становился все мрачнее, а надписи на скалах многочисленнее... — ...Чуть повыше облака и несколько ниже орла! Надпись: "Коля и Мика, июль 1914"... Каждая буква величиною в метр... Где вы сейчас, Коля и Мика? — Надписи (граффити) на скалах Военно-Грузинской дороги и других туристических мест были богатой темой как дореволюционной, так и советской юмористики и неизменно цитируются в умиленном тоне. "За Крестовым перевалом.. . вся придорожная сторона горы испещрена увековеченными на ней фамилиями туристов... Вон над самой пропастью... мелькают разные „Манечки", „Шурочки"... и вдруг умиливший мою душу корявый, с лихими выкрутасами „Пыфнутьев с симейством". Милый, милый Пыфнутьев!.." [Тэффи, Горы]. В. Маяковский посвящает наскальным надписям стихи "Канцелярские привычки", с которыми пассаж в ДС имеет текстуальные параллели: Превыше орлиных зон // Просто и мило: / Исак // Лебензон (1926). Шутки юмористов: "Пособие для памскалкоров" [т. е. пишущих на памятниках и скалах, См 34.1927]; "Преступление по службе. — Боже мой, что я наделал. Расписался [на скале] выше самого заведующего" [карикатура в Кр 22.1928]. М. Каганская и 3. Бар-Селла видят в надписи на скале в ДС намек на императора Николая II [Мастер Гамбс и Маргарита, 55-56].

В 1927 соавторы совместно проводили отпуск на Кавказе и в Крыму и привезли оттуда дневник, где, среди прочего, упоминались: "заоблачная скала с надписью „Коля"" [Галанов, 35], "нелепые пароксизмы надписей на скалах, барьерах, табуретках и всех видах дикой и недикой природы" [ИЗК, 60] и т. п. Надпись "Коля и Мика" перекликается, кроме того, с блоковским: "Здесь были Коля с Катей" [В Северном море; указала 3. Панова].

"...Повыше облака и... ниже орла" — по расположению обоих объектов фраза созвучна со стихами Пушкина: Орел, с отдаленной поднявшись вершины, / Парит неподвижно со мной наравне... Здесь тучи смиренно идут подо мной [Кавказ].

38//4

Забьем Мике баки. — Бендер, очевидно, имеет в виду "перещеголять", "утереть нос". Но выражение "забить баки", восходящее к воровскому жаргону, означает "морочить голову, врать, отвлекать внимание от основного" [Куприн, Киевские типы: Вор, 37; Селищев, Язык революционной эпохи, 75; Скачинский, Словарь блатного жаргона, 10]. Ср.: "Ох, из Женьки выйдет толк! Здорово он девушке забил баки!" [говорит бандит; Л. Славин, Интервенция]. В смысле "морочить голову" данное выражение употребляется и в фельетонах соавторов [Душа вон, Чу 43.1929, то же в их кн.: Необыкновенные истории...]

38//5

Ипполит Матвеевич... принялся разглядывать фундамент замка Тамары... — Замок Тамары в Дарьяльском ущелье — развалины средневекового сооружения на скале над Тереком, связываемые легендой с именем грузинской царицы Тамары (XII в.). Замок этот служит местом действия баллады Лермонтова "Тамара". К Лермонтову восходит ремарка ниже в ДС 38 о том, что из замка "неслись страстные крики" (ср.: И странные, дикие звуки / Всю ночь раздавалися там ).

38//6

При переходе через Крестовый перевал... [отца Федора] укусил орел. Отец Федор замахнулся на дерзкую птицу клюкою и пошел дальше. — О соседстве с птицами и высокогорными стихиями: "Я напишу Терентьевым, ...что тебя на высоте большой орел клюнул... но я его убил зонтиком" [Лейкин, Наши за границей, 125]. "На Крестовском перевале мы зацепились за облако", — записывает Ильф в июне 1927 [ИЗК, 60].

У о. Федора нелады с животными: в городе N. его подводят кролики [ДС 3], в Баку в него плюнул верблюд [ДС 32], в Дарьяльском ущелье орел уносит его колбасу (ниже в настоящей главе). Как замечает один из критиков, странствия о. Федора строятся по архетипу "познания чужой страны", в ходе которого герой борется с враждебными силами природы и животными [Briker, The Notion of the Road..., со ссылкой на работу Л. Сазоновой о теме пути в древнерусской литературе].

Укус орла и похищение орлом колбасы М. Каганская и 3. Бар-Селла считают прометеевскими мотивами [Мастер Гамбс и Маргарита, 57]. Однако среди мифологических мотивов к уносу колбасы ближе образ гарпий, похищающих пищу у несчастного старца Финея. Мотив хищной птицы, уносящей еду, вообще известен с древности: см. у Светония — о ребенке Августе: "Когда он завтракал в роще... орел неожиданно выхватил у него из рук хлеб, взлетел в вышину и вдруг, плавно снизившись, снова отдал ему хлеб" [Божественный Август, 94.5]; у Тита Ливия — то же о Тарквинии [1.34]; у Плавта — о скупце, у которого коршун похитил кашу [Клад, 315-320].

38//7

— Куда девал сокровища убиенной тобою тещи? — Ипполит Матвеевич... молчал, выкатив глаза... — Говори!.. Покайся, грешник! — Нападение о. Федора на Воробьянинова типологически напоминает момент одного из рассказов о Шерлоке Холмсе, где его друг и нехитрый помощник Уотсон, которому поручена слежка, с такой же комичной прямолинейностью "берет за рога" заподозренного им человека: "Ситуация становилась неловкой, но в иных случаях лучше всего действовать напрямик. — Где леди Фрэнсис Карфэкс? — спросил я. — Он вытаращил на меня глаза. — Куда вы ее дели? Зачем вы ее преследовали? Отвечайте!" Как и в ДС, за этим следует потасовка [А. Конан Дойл, Исчезновение леди Фрэнсис Карфэкс]. Ситуация в новелле и в романе сходна в том, что Холмс с Уотсоном и подозреваемый этим последним человек (как потом оказывается, жених пропавшей) ищут одно и то же лицо ("Куда вы ее дели?"). В романе Бендер и Ипполит Матвеевич ищут один и тот же объект ("Куда девал сокровища убиенной тобою тещи?"). Ильф и Петров нередко заимствуют из шерлокхолмсовского цикла не только отдельные детали, но и целые сюжетные схемы и блоки.

38//8

Дробясь о мрачные скалы, / Кипят и пенятся валы... — Из стихотворения Пушкина "Обвал" : Дробясь о мрачные скалы, / Шумят и пенятся валы, / И надо мной кричат орлы, / И ропщет бор...

38//9

— Битва при пирамидах, или Бендер на охоте! — Имеется в виду египетский поход Наполеона. См. перечень наполеоновских реминисценций в образе Бендера в ДС 5//5. Ассоциацию скал Дарьяльского ущелья с пирамидами может оправдывать то, что пирамиды Египта, как и дарьяльские скалы, являются туристическим объектом, и в особенности вертикальное бегство о. Федора в следующем абзаце: "...полез на совершенно отвесную скалу". Взбег на пирамиду — известный трюк египетских детей для развлечения туристов. (Возможна дальнейшая латентная ассоциация с танцами мальчишек-горцев в начале следующей главы.)

38//10

— Отдай колбасу, дурак! Я все прощу! — "Я все прощу" — возможно, связано с романсом: "Вернись! Я все прощу: упреки, подозренья..." [слова В. Ленского, музыка Б. Прозоровского; текст в кн.: Русский романс]. Романс был в репертуаре с 10-х гг.; есть современное ДС издание [Ростов-на-Дону, 1927 — см. Русский романс на рубеже веков, комм., 335].

Ср. также: "Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все" [Княжна Мери, сцена дуэли] — еще одна кавказско-лермонтовская реминисценция в этой серии глав романа.

38//11

А следующей ночью он увидел царицу Тамару. Царица прилетела к нему из своего замка и кокетливо сказала: — Соседями будем. — В эпизоде с Тамарой развиваются примерно те же юмористические мотивы, что и в стихотворении Маяковского "Тамара и Демон" (1925), где поэт и любвеобильная царица флиртуют на фоне Дарьяльского ущелья. Параллелизм указан М. Одесским и Д. Фельдманом [ДС, 537], которые усматривают отзвуки этого стихотворения также в более ранней реплике Остапа по поводу гор в этой же главе: "Слишком много шику... Дикая красота. Воображение идиота. Никчемная вещь"; ср. у Маяковского: Чего ж хорошего? /Полный развал... и т. д.

38//12

На третий день отец Федор стал проповедовать птицам. — Проповедь птицам — агиографический мотив; фигурирует, в частности, в биографии св. Франциска Ассизского.

38//13

...Налево живой человек стоит, а чем живет и как туда попал, тоже неизвестно. — Фигура человека на высокой скале — романтическое клише. В "Манфреде" Байрона заглавный герой стоит один на утесах, и мимо него, как и мимо отца Федора, пролетает орел [акт 1, сц. 2]. То же у Пушкина:

Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины.

Орел, с отдаленной поднявшись вершины

Парит неподвижно со мной наравне

[Кавказ]. Ср. также "Тень барда" Бетховена (слова Ф. Германа): Высоко на скале поет / Седого барда тень...’, картину романтика К.-Д. Фридриха "Путник над облаками" (1818); пушкинское Ты видел деву на скале [Буря] и др.

Текстуальные параллели к этому месту — в повести кн. В. Ф. Одоевского "Город без имени": "Мы заметили на вершине почти неприступного утеса нечто, имевшее вид человека... Мы удивились, каким образом это существо могло взобраться на вершину почти по голым отвесным стенам "[Русские ночи, ночь 5], а также в одноактной пьесе Л. Андреева: "Наскале, представляющей собой почти правильный отвес... стоит какой-то человек... Как он попал туда, объяснить трудно..." [Любовь к ближнему]. Сходство с ситуацией в ДС здесь и в том, что смотреть человека на скале стекаются толпы туристов.

Ту же интонацию, что в ДС, встречаем в чеховском рассказе о затмении: "Наступила ночь, а куда девался день, никому неизвестно" [Злоумышленники: рассказ очевидцев]. Ср. также: "Стрекозу на свадьбе у почтмейстера видели, а где она теперь, неизвестно" [Записка].

38//14

— И дикий же народ! — удивлялись экскурсанты. — Дети гор! — Ср. ту же фигуру речи в очерке И. Ф. Горбунова "Сара Бернар": "Экой дикий народ-то! Печенеги!" и в пьесе Н. Я. Соловьева "На пороге к делу": "— Дико, дико! — Черкес, черкес народ!" [И. Горбунов, Поли. собр. соч., т. 1; Русская драма эпохи Островского, 379]. Вариант: "Арап-народ!" [Чу 23.1929].

38//15

Шли облака. Над отцом Федором кружились орлы. — Дальнейшие пушкинские ассоциации [см. выше, примечания 8 и 13].

38//16

Птичка божия не знает / Ни заботы, ни труда, / Хлопотливо не свивает / Долговечного гнезда. — В описываемое время одна из самых заезженных поэтических цитат. Вопрос огоньковской " Викторины ": " 28. Какого автора и из какого произведения „Птичка божья не знает ни заботы, ни труда"?" Ответ: "„Цыгане" [sic] Пушкина" [Ог 18.03.28].

38//17

И будешь ты царицей ми-и-и-и-рра, / Подр-р-руга ве-е-чная моя! —Из оперы А. Г. Рубинштейна "Демон" по поэме Лермонтова. В поэме и в опере "дух изгнанья" Демон обращается к княжне Тамаре:

Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвездные края,

И будешь ты царицей мира,

Подруга первая моя.

Действие "Демона" развертывается в долине Арагвы, на фоне Кавказского хребта и Казбека. Героиня поэмы ничего общего не имеет с царицей Тамарой, чей "замок" в Дарьяльском ущелье также воспет Лермонтовым [см. выше, примечание 5]. Строки о царице мира издавна были одной из самых ходячих оперных цитат ("„И бу-удешь ты царицей ми-ира...“, — запел он, становясь в позу" [Чехов, У знакомых, и др.]) и остались таковыми в советское время. Благодаря им в сознании обывателя две разные Тамары — невинная княжна и сладострастная царица (а заодно и Клеопатра из пушкинских "Египетских ночей") — часто сливались в одну личность, и виды Дарьяла вызывали представление одновременно о роковой женщине, умерщвляющей любовников, и о влюбленном Демоне: "Дарьяльское ущелье, Тамара и Демон!" [Успенский, Записки старого петербуржца, 201]. Эта банальная контаминация высмеивается в очерке Тэффи "Горы"; напротив, В. Маяковский в стихотворении "Тамара и Демон" (1924) связывает дарьяльскую царицу Тамару с Демоном не иронически, а "демократически" — отдавая дань массовому узусу, хотя бы и основанному на недоразумении.

38//18

Хохочущего священника на пожарной лестнице увезли в психиатрическую лечебницу. — Концовка устоявшегося типа. Ср. у Чехова: "Наутро его свезли в больницу" [Житейские невзгоды]. И после: "Под утро его свезли в сумасшедший дом" [Боровский, Фельетоны (1908), 161]; "На следующий день председателя месткома бережно везли в ближайший сумасшедший дом" [Катаев, Тяжелая цифромания (1925)].

Хохот увозимого сумасшедшего на фоне кавказского пейзажа находит прецедент в очерке Тэффи "Горы". Там упоминается проносящаяся по Военно-Грузинской (как и в ДС) дороге "карета скорби", из которой автору слышатся "сдавленные стоны, мольбы и насмешливый хохот". См. ЗТ 1//32, Коммент. к прим, о кольцевых перекличках с началом романа в этом финальном эпизоде карьеры о. Федора. Ср. также эпилог "Пиковой дамы" (Германн в сумасшедшем доме).