15. Рога и копыта

15//1

Жил на свете частник бедный. — Переиначенный стих из пушкинского "Жил на свете рыцарь бедный" [Сцены из рыцарских времен]. Острот на тему шаткого положения частников было немало: "мученики частного капитала", "узник частного капитала", "могила неизвестного частника", "частники и соучастники" и проч. [О. Мандельштам, Киев, Собр. соч., т. 3; ЗТ 22; Ильф, Петров, Необыкновенные истории из жизни города Колоколамска, Чу 04.1929; ИЗК, 235,196, 220].

Слово "частник" возникло в годы нэпа и еще в 1927 воспринималось как неологизм [Смирнов-Кутаческий, Язык и стиль современной газеты].

История о пяти частниках, которые под давлением налогов вынуждены сгрудиться под одной крышей, но в конце концов рассеиваются, уступая место квазисоветскому учреждению "Рога и копыта", — отражение явлений, отмечавшихся задолго до года действия романа (1930). Известным знаком времени была и частая смена вывесок [см. ЗТ 14//23]. В юмореске В. Лебедева-Кумача "Событие" на помещении прогоревшего сапожника кооперативник малюет собственную вывеску "Красный дрожжевик" с профилем слона [из цикла "Провинция", Кр 27.1927; см. ЗТ 6//15]. Значительный изоморфизм с началом ЗТ 15, равно как и совпадения в ряде деталей, находим в очерках дружественного СССР немецкого журналиста (время действия — 1926, место — Москва):

"Улица — открытая книга. Идешь и читаешь:

„Н. Н. Сенявина, портниха.

О. М. Лебедев, часовщик.

Ремонт швейных и других машин. Дешево и хорошо. Ф. С. Долгунов".

Все три вывески — на одном-единственном, не очень-то большом домике.

„Частники! — так объясняет нам знакомый этот нередкий в Москве феномен совместного использования одного помещения несколькими независимыми предпринимателями. — Налоги на частное предпринимательство очень высоки, контроль над временем и условиями работы жесткий, конкуренция со стороны кооперативов мощная — приходится жаться, кто как может..."

Через неделю вы проходите мимо той же лавки: таблички портнихи и ремонтной мастерской исчезли, на их месте появилась вывеска торговца канцелярскими принадлежностями. Часовой мастер все еще здесь. Он сидит (старый, седобородый, сморщенный человечек) перед витриной, вставив в глаз увеличительное стекло, как фантастический черный монокль.

Еще немного спустя канцелярщик исчезает. Часовщика тоже больше нет. Лавка пуста. На витринное стекло косо наклеен желтоватый листок:

„Первого сентября в этой лавке откроется новый торговый пункт кооператива КОММУНАРКА.

Кооперативы — продовольственная колонна пролетарской армии, один из столпов социалистического строительства".

Московская улица — открытая книга. На ее страницах вы читаете историю заката старого мира и первую главу учения о победе коллективистского общественного строя" [Weiskopf, Umsteigen..., 51-52].

15//2

Б. Культуртригер; Б. Павел Буре — Глазиус-Шенкер; М. Н. Фанатюк; Карл Павиайнен. — "О часовщике "с прекрасной фамилией Глазиус" Ильф весело писал жене из Нижнего Новгорода еще в 1924 г.", — сообщает Л. М. Яновская [с. 27]. Б[ывший] Павел Буре — видимо, имеется в виду манера некоторых часовщиков выдавать себя за наследников этого мастера, "поставщика Его Императорского Величества двора". Под вывесками часовщиков-кустарей в 1929-1930 нередко укрывались скупщики золота. В романе К. Вагинова "Бамбочада" (1930) приводится вывеска на часовой мастерской в Ленинграде: "Остерегайтесь мастеров самозванцев, прикрывающихся фирмами Павел Буре и др., а на самом деле никакого отношения к этой фирме не имели и не имеют. Отдавая свои часы в починку вышеупомянутым самозванцам ваши часы теряют свое достоинство".

Павиайнен — каламбурная фамилия, использованная ранее в рассказах о городе Колоколамске [Синий дьявол // Ильф, Петров, Необыкновенные истории]. В ней скрещены "павиан" и распространенная финская фамилия Парвиайнен. В Петербурге был минный завод Парвиайнена, памятный своей ролью в Февральской и Октябрьской революциях 1917: Посмотрите, какие ребята идут / От Путиловских перекрытий, / От тяжелых цехов Парвиайнена... [Прокофьев, Эпоха; также Козаков, Крушение империи, т. 2: 39; Трифонов, Старик, 41 и др.].

Фанатюк — смесь "фанатика" с украинскими фамилиями типа Войлок, Гацук, Левчук и т. п. Бюрократ Фанатюк выведен в повести соавторов "1001 день, или Новая Шахерезада" (1927).

Культуртригер — еще одно каламбурное образование, в котором слиты "культуртрегер" и известная в Одессе фамилия Тригер. Был ряд частнокоммерческих фирм под этим именем: "Заведения теплых морских ванн Гойковича, Гроссмана и Тригера"; "Лечебница врачей Ауслендера, Моргулиеса и Тригера" [цит. по старому путеводителю в кн.: А. Ильф, ЗТ, 423]. Видимо, на это прошлое призвано намекать сокращение "Б[ывший]". См. также ЗТ 16//12.

15//3

Глазиус-Шенкер ушел в часовой коллектив "Новое время". — "Коллектив" в смысле "учреждение, предприятие" — словоупотребление 20-х гг. Ср.: "Рябьев осведомился у сторожа: — А как мне пройти в коллектив?" [Семенов, Наталья Тарпова, кн. 1: 25].

"Часовая мастерская „Новое время"" упоминается также в ИЗК, 231 (1929), заставляя сегодняшнего читателя недоумевать: что в этом имени особенного? Полагаем, что здесь каламбур, слышный современникам, но для нас переставший звучать. "Новое [т. е. советское] время" — вывеска мимикрийная, приклеивающая, как полагается, революционную этикетку к вечному понятию времени. Но авторы ее (несомненно, часовщики старой формации), подобно ребуснику Синицкому, "дали маху", допустив созвучие своего благонамеренного лозунга с чем-то далеким от революции, а именно, с архиконсервативной газетой А. С. Суворина "Новое время", в 1930 еще достаточно (и "позорно") памятной. Именования, имеющие одновременно советское и традиционное звучание, вообще являются специальностью соавторов (ср. "Кассий Взаимопомощев", "дьякон Самообложенский", "милиция-троеручица" ипроч.).

15//4

Новоявленное учрежденьице уже пересекал барьер, выставленный против посетителей... — Барьер (стойка, перегородка) — непременный атрибут учрежденческого зала. "Барьеры в большом ходу в учреждениях", — замечают соавторы в своем эссе о дверях [ДС 28]. У В. Катаева присутственный зал выглядит как "большая комната, о пяти сплошных окнах, доходящих до самого пола, разгороженная, как водится, во всю длину деревянной стойкой" [Растратчики, гл. 1]. Как в советской литературе, так и в классике канцелярский барьер символизирует отгороженность чиновников от людей. Так, у Диккенса клерки в адвокатской конторе, потешаясь над клиентом, укрываются за загородкой [Пиквикский клуб, гл. 20]. У Кафки конторский барьер имеет вид клетки, надежно отделяющей бюрократов от посетителей-подсудимых [Процесс, гл. 3]. В ЗТ 1 упоминаются дореволюционные "дубовые парапеты, отделявшие присутствие от внешнего беспокойного мира". Барьеру могут даваться композиционные и тематические функции, как, например, в сцене, где Бендер впервые наблюдает через перегородку Корейко в "Геркулесе" [см. ЗТ 11//18].

15//5

Паниковского успели даже обвинить в том, что он по ночам отливает керосин из чужих примусов... — Отливанье керосина из соседских примусов (наряду с кражей дров, мяса из супа и т. п.) упоминается свидетелями эпохи как одна из типичных язв коммунального быта [см., например: Г. Алексеев, Рабочий город, ТД 10.1929, 30]. Но соавторы с обычным остроумием находят способ увязать советскую реалию с архетипическими инвариантами. В случае Паниковского эти действия несомненно отражают его связь с хтоникой и нечистыми силами [см. ЗТ 1//32]. Вспомним, что одним из классических атрибутов ведьмы было доение чужих коров — см. хотя бы С. Максимова [Нечистая сила, 316] и Чехова: ".. .Жена его Мавра есть ведьма, по ночам ходит доить чужих коров" [Унтер Пришибеев]. В начале "Тихого Дона" рассказывается о расправе станичников с турчанкой — женой Прокофия Мелехова. Ее считали ведьмой и винили в доении чужой коровы, которая после этого издохла. Законно видеть в этой метафоре параллелизм коровы и примуса как двух эмблем пищевого хозяйства соответственно в деревне и в коммунальной квартире.

15//6

Контора по заготовке рогов и копыт... — Каганская и Бар-Селла выделяют в "Рогах и копытах" инфернальный аспект, сближая их с другими демонологическими мотивами у соавторов [Мастер Гамбс и Маргарита, 25-27]. В сатире 20-х гг. учреждения нередко наделяются адскими и загробными чертами — ср. "Геркулес" и кинофабрику [ЗТ 4//9; ЗТ 11//4; ЗТ 24//15 и 16 и др.], а также "Дьяволиаду" М. Булгакова, "Причины происхождения туманностей" А. Новикова [см. ДС 11//6] и др. Естественно, чтобы инфернальность придавалась и пародии на такое учреждение, как "Рога и копыта".

Контора по заготовке рогов и копыт "для нужд гребеночной и пуговичной промышленности" впервые появляется в записной книжке Ильфа, а затем в его рассказе "Случай в конторе" [См 47.1928]. Это учреждение никаких видимых адских или демонических связей не имеет. С другой стороны, соавторы создают и серию более "горячих" учрежденческих названий. В записях Ильфа упоминается "Секция Труб и Печей" [ИЗК, 179,201], а в повести соавторов "1001 день, или Новая Шахерезада" (1929) — "контора по заготовке Когтей и Хвостов" с сотрудниками по фамилии Фанатюк, Сатанюк и Шайтанова.

Едва ли случайно выбор соавторов во втором романе остановился именно на рогах и копытах. По сравнению с когтями и хвостами, печами и трубами они несут наиболее широкие смысловые коннотации, выходящие за пределы демонической сферы; например, они ассоциируются с домашним рогатым скотом и с песенкой о печальной судьбе "серенького козлика", от которого волк оставил "рожки да ножки".

Ранее мотив учреждения, заготовляющего рога и копыта, фигурировал в высоком романтическом ключе у И. Сельвинского в стихотворении "Алло, Русь!" (1925). Рога и копыта, экспортируемые на Запад за золото, оборачиваются для Советской России рогом изобилия ¹. Между прочим, поэт связывает данный мотив с темой переработки (рециклизации), которая у него звучит мажорно:

Подумайте только! Желатин, бусы,

Суперфосфат, набалдашник на трость,

Клей и гребенки, муку и зубы

Дают рога, копыта и кость

[Избр. произведения, 124]. В мире Ильфа и Петрова эта тема играет одну из центральных ролей и многообразно варьируется. В ее орбиту входит, между прочим, и мотив переработки живых существ в пуговицы [см. ЗТ 34//6]. Естественно предположить какую-то степень влияния данной темы на выбор профиля бендеровской конторы.

Заготовка рогов и копыт приобрела особую злободневность зимой и весной 1930 в связи с массовым забоем скота крестьянами в ответ на коллективизацию. Это явление было всем известно и актуально в год действия ЗТ. Журналистка Татьяна Тэсс в очерке "Самим себя накормить" напоминает, что "кулак не будет кормить рабочих белым хлебом. .. И потому, взамен перебитого, порезанного кулаками скота нам нужно самим организовать фабрики мяса" [Ог 30.10.30]. О продаже крестьянами рогов и копыт на клей упоминает хорошо осведомленный в советских делах Рукейзер [Working for the Soviets, 215]. "Успехам" колхозного движения вторит рост бендеровской конторы (правда, уже без участия Остапа). Если в ЗТ 15 туда являлся лишь один мужик с мешком грязных рогов, то в ЗТ 35 в ворота "Гособъединения Рога и Копыта", украшенные портретами вождей, въезжают "трехтонные грузовики, нагруженные доверху кондиционными рогами и копытами". Предположить указанный символизм тем логичнее, что ведь и первое появление бендеровских "Рогов и копыт" на месте пяти частников имело сходный историко-символический характер, знаменуя смену нэпа новым курсом на индустриализацию и коллективизацию [см. ЗТ 14//23, а также выше, примечания 1-3]. Между появлением вывески в ЗТ 14, приходом мужика с рогами в ЗТ 15 и грузовиками в ЗТ 35 определенно прочерчивается связующая линия. Тот факт, что "Рога и копыта" как имя учреждения были придуманы еще в доколхозную эпоху, этой гипотезе не мешает, ведь старые мотивы всегда могут получить актуальность и новый стимул к жизни в изменившихся обстоятельствах.

15//7

В душе я бюрократ и головотяп. Мы будем заготовлять что-нибудь очень смешное, например, чайные ложечки, собачьи номера или шмуклерский товар. — Шмуклер (из еврейско-немецкого: Schmuckler — позументщик) — ремесленник, производящий шнуры, кисти, бахрому [Даль, Фасмер]. Об одном применении чайных ложечек см. ЗТ 35//10.

Бюрократизм и головотяпство — пороки советского аппарата, часто обличаемые в массовых кампаниях и в прессе 1929-1930. Под головотяпством понималось неумелое хозяйствование, приводящее к непомерным затратам, порче материала, выпуску ненужной продукции при нехватке нужной и т. п. См. в "Правде" заголовки вроде: "Памятник головотяпству" (о строительстве грандиозного моста через реку Пахру якобы в память Ленина); "Рационализация — головотяпство" (о технических новшествах, приведших к исчезновению товаров в магазинах); "Овощи погибают, головотяпы живы!"; "Посеяли капусту, выросло... головотяпство"; "Не плодоовощной рынок, а базар головотяпов" (о перебоях в снабжении овощами) и т. п.

Слово восходит к "Истории одного города" Салтыкова-Щедрина: "Головотяпами... прозывались эти люди оттого, что имели привычку „тяпать" головами обо все, что бы ни встретилось на пути. Стена попадется — об стену тяпают; богу молиться начнут — об пол тяпают..." [О корени происхождения глуповцев].

Уточнение "в душе" (часто с ироническим оттенком) к какому-либо политическому или профессиональному наименованию восходит к достаточно далеким временам: ср. "...[Паншин] — артист в душе и сочиняет премило" [Тургенев, Дворянское гнездо, гл. 39]. На рубеже веков и в эпоху ранних Советов в связи с распространением двоемыслия и мимикрии возрастает, нередко в шутливом и оксюморонном ключе, и употребительность данного штампа. Ср.: "Фиников, надворный советник и в душе кадет" [А. Амфитеатров, Друг-читатель (1907), в кн.: Русский смех]; "Если клиент — левых убеждений... [взяточник уверяет,] что в душе он сам социалист" [Е. Зозуля, Взяточники, НС 35.1915]; "Я беспартийный, но в душе коммунист" [из фельетона: Свэн, Твердые убеждения, Бе 03.1926]; "Сочувствующий, коммунист в душе" [Булгаков, Московские сцены, Ранняя неизданная проза]; "— Боже мой! Кто из нас в душе не коммунист! — говорили тетки" [Кассиль, Швамбрания]; "В душе она [нэпманская дочка Сарочка, пытающаяся уловить в любовные сети комсомольца] большая коммунистка, чем иные с партбилетами" [Большие пожары. Роман 25 писателей, глава Н. Ляшко, Ог 04.27]. Ср. также ЗТ 8, где Хворобьев говорит о Милюкове: "монархист в душе". Некоторые из более удачных каламбуров и острот на эту тему: "А может, я еще с 1905 года душой в партии состоял?" [Билль-Белоцерковский, Шторм]; "Душа в душе социалистом была" [М. Вольпин, Дзола, Ог 20.08.30]²; или в данном месте ЗТ и в конце романа, где Бендер "плакал и клялся, что в душе он сам почвовед" [ЗТ 32].

15//8

Паниковский... был назначен на низкооплачиваемую и унизительную для его свободолюбивой натуры должность курьера. — Курьер — маленький человек советского учреждения, низшая ступенька служебной лестницы. Приближается по рангу к уборщице, заменяя ее в порядке совместительства и коротая с нею свободное время за стаканом чая. Курьеру случается терпеть оскорбления и побои от хама-начальника. Его хрестоматийная обязанность — заваривать и разносить сотрудникам знаменитые учрежденческие чаи [Булгаков, Кулак бухгалтера, Ранняя неизвестная проза; Катаев, Растратчики, гл. 1; Слезкин, Козел в огороде, гл. 1, и др.].

Органичность назначения Паниковского проявляется в том, что признаки курьера хорошо согласуются с его личными чертами. В его комплекс "претензий на респектабельность" входит, среди прочего, чаепитие как атрибут степенного буржуазного быта: "У меня была семья и на столе никелированный самовар" [ЗТ 12]; "Ему хотелось на постоялый двор, к домовитому Козлевичу, с которым так приятно попить чаю и покалякать о всякой всячине" [там же]. Чайный мотив косвенно присутствует и в размышлениях Остапа о конном памятнике Паниковскому [см. ЗТ 35//10]. С другой стороны, фигура курьера, этого общего мальчика на побегушках, а то и мальчика для битья, согласуется с константным мотивом "физической расправы" в линии Паниковского [см. ЗТ 1//32].

15//9

На базаре была куплена старая пишущая машинка "Адлер", в которой не хватало буквы "е", и ее пришлось заменять буквой "э"... [Балаганов] Купил машинку с турецким акцентом. — Из записей Ильфа: "В машинке нет „е“. Его заменяют буквой „э“. И получаются деловые бумаги с кавказским акцентом" [ИЗК, 183]. Учрежденческая машинка с буквой "э" и напечатанная на ней справка "с турецким акцентом" фигурируют в фельетоне И. Ильфа "Пешеход" (1928).

Сообщение о машинке с буквой "э" вместо "е" промелькнуло в 1927 среди материалов, посвященных разоблачению оппозиций: "„Сейчас имеется одна машинка с буквой э, так как буквы е нет, все наши последние писания выходят с э“ (из признаний бывш. оппозиционера Кузовникова)" [объяснительный эпиграф к карикатуре, на которой К. Радек и Е. Преображенский спорят о том, кто раньше сказал "э"; Бич 48.1927].

М. Каганская и 3. Бар-Селла видят в этом акценте, как и в ряде других деталей (Adler = орел; чуть далее Бендер говорит о себе: "...я был свободный горный орел-стер-вятник..."; повестка Берлаге с обертонами вызова в ГПУ [ЗТ 16]), намеки на Ленина и Сталина. Вряд ли это единственно возможные сближения: ведь, например, не только "кремлевский горец", но и Николай II выговаривал на "э" — В. В. Шульгин отмечает его "гвардейский акцент, чуть с налетом иностранных языков" [Дни, 250]; о гвардейском произношении на "э" см. также ЗТ 16//19.

Шутку о "турецком акценте" машинки естественно связать с турецкими мотивами в образе Бендера [см. ДС 5//16]. Тем самым она впишется и в подчеркиваемую Каган-ской и Бар-Селла инфернальную символику "Рогов и копыт" [см. выше, примечание 6].

С другой стороны, эта машинка стоит в одном ряду с "Антилопой", собранной из разрозненных частей, и с другими мотивами, воплощающими лоскутность, некомплектность послереволюционной культуры.

15//10

...Бронзовая чернильница в виде нескольких избушек для разного цвета чернил. Называлось это произведение "Лицом к деревне" и стоило полтораста рублей. — В повести соавторов "Светлая личность" бюрократ "макал перо в сторублевую бронзовую чернильницу „Лицом к деревне⁴⁴ (бревенчатая избушка с раскрывающейся дверцей и надписью, сделанной славянской вязью: „Пролетарии всех стран, соединяйтесь”)".

Многофигурные письменные приборы — мода, перенятая от ancien regime и прожившая долгий век на канцелярских столах. Ср.: "...тяжелый письменный стол, крытый бордовым сукном, весь заставленный массивным чернильным прибором с медвежатами"; прибор "из Жизни богатыря Ильи Муромца", где чернильницей служила голова в шишаке, пепельницей — две скрещенные рукавицы; "прибор каслинского литья (чернильница в форме головы витязя)" в комнате старого профессора и другое в таком роде [Тарасов-Родионов, 330; Каверин, Два капитана, П.6,1920-е гг.; И. Грекова, Кафедра, М.-Л., 1983, 5,1940-е гг.].

Как и многое другое в ДС/ЗТ, этот вполне традиционный по стилю прибор перекрашивается в советские цвета. Союз города и деревни был краеугольным камнем нэпа и пропагандировался на всем протяжении 20-х гг. Требования проводить "смычку" и повернуться "лицом к деревне" повторялись в бесчисленных речах, статьях, постановлениях, лозунгах и плакатах, писались на агитационных аэропланах, не сходили со страниц прессы и литературы. Юмористы не замедлили подхватить этот девиз: "Вы поворачиваетесь лицом к деревне и скупаете меха; затем поворачиваетесь лицом к городу и отправляете меха в Москву", — рассказывает нэпман о своих операциях в нарымской ссылке [В. Шкваркин, Вредный элемент, 29]; "Сам Сергеев, председатель райисполкома, прибыл устраивать смычку с селянством... По радио стукнула весть о том, что сего числа Сергеев повернется лицом к деревне" [Булгаков, Смычкой по черепу (1925), Ранняя несобранная проза]; "Детей я не крестил, я октябрил, и называл: дочь — Декретиной, а сынишку — Смычек, в смысле лицом к деревне, смычки" [Ардов, Лозунгофикация (1926), в его кн.: Юмористические рассказы].

"Лицом к..." было одним из самых ходовых клише, удобным для пародий и шуток. О собравшемся покончить с собой острят: "...решил повернуться лицом к могиле" [Катаев, Самоубийца поневоле (1926)]. Пресса 1926-1930 призывает повернуться "лицом к" широкому кругу предметов: к производству, цеху, непрерывке, батраку, беспризорным, массовому потребителю, шефству, аулу, транспорту, району и селу, статистике, Автодору, радио, шахматам и др. — и корит тех, кто повернут ко всему этому "спиной", а "лицом" обращен к кулаку, торгашу, алкоголю, волоките и т. п. О надоевшей культуре штампов см. бичующие замечания Г. О. Винокура в ДС 13//13.

15//11

...Кто будет вести всю эту переписку с друзьями? — Название книги Гоголя — "Выбранные места из переписки с друзьями".

15//12

— Вот вы смеетесь, — ответил старик, — а моя фамилия — Фунт. Мне девяносто лет... У вас контора, — сказал он наконец.... [и далее:] — Значит, вы собираетесь отсиживать сами? Так бы сразу сказали. Зачем же вы морочите мне голову уже два часа? — Фунт, как и Паниковский, — персонаж с еврейским речевым фоном, что видно из параллелей типа: "Вот вам хорошо, а мне плохо" или: "У меня (у вас) то-то" (о своем имущественном статусе).

"— Вот они смеются, — с досадой произнесла Сима, — а обе корзины пусты" [Юшкевич, Евреи, 78]. "Вот вы сидите здесь, кушаете брынзу и пьете пиво, а я с утра хожу порожний, как бочонок... Вот каждый молокосос пьет кофе, как порядочный, а я не имею даже столько масла, чтобы понюхать, как оно пахнет" [кричит старик-нищий в Одессе; Паустовский, Молодость, 246; курсив мой. — Ю. Щ.].

"Мадам Соловей, у нас склад бумаг... Мадам Шепелевич, у нас контора сушеных фруктов...". "У нас бумажное дело" [дамы представляются друг другу; Юшкевич, Комедия брака, 20; Тэффи, В вагоне].

"Так бы и сказали", "Так и говорите", "Что вы ко мне пристали?", "Что вы мне морочите голову? " — другие типичные фразы из еврейских диалогов в литературе, комичные тем, что возмущающийся обычно сам и повинен в недоразумении и потере времени [см.: Шолом-Алейхем, Касриловка; Доктора, Собр. соч., т.4: 529; т. 5: 323, 325, 326 и др.; ЗТ 6//23].

К происхождению фамилии "Фунт": "Проходя подворотни, где висели доски с фамилиями жильцов, он [И. Ильф; действие в Одессе в 1920] всегда читал их и беззвучно смеялся. Запомнились мне фамилии Бенгес-Эмес, Лейбедев, Фунт, которые я потом встречала в книгах Ильфа и Петрова" [Т. Лишина. Веселый, голый, худой // Воспоминания об Ильфе и Петрове; Лейбедев — см. ЗТ 5//9].

15//13

Я — зицпредседатель Фунт. — Наем подставных лиц для отсидки тюремных сроков — зицпредседателей, зицредакторов (от нем. sitzen — "сидеть") — практика еще дореволюционная. В период цензурных репрессий после 1905 был большой спрос на подставных редакторов; они использовались и легальными большевистскими органами, как "Правда" [Гиляровский, Соч., т. 3:147; Кремлев, В литературном строю, 87-88]. В юмореске А. Аверченко "Гололедица" фигурирует зицредактор журнала ("Ответственный редактор! Чуть что — в ответе я!"), человек невежественный и не имеющий отношения к журнальному делу [8 одноактных пьес].

15//14

Где частный капитал? Где первое общество взаимного кредита? Где, спрашиваю я вас, второе общество взаимного кредита? Где товарищества на вере? Где акционерные компании со смешанным капиталом? Где все это? — Фунт сетует по поводу перемен, знаменующих свертывание нэпа. Частные общества взаимного кредита — в том числе 1-е и 2-е одесские — были ликвидированы в 1929 [Вся Одесса, 259; БСЭ, 1-е изд., т. 34: 691]. Акционерные общества со смешанным капиталом — объединения с участием государственного и частного или советского и иностранного капитала. Товарищества на вере — один из видов товариществ (наряду с простыми, полными, с ограниченной ответственностью, акционерными обществами). Все упомянутые здесь объединения подверглись ограничению или исчезли в 1929-1931 ³.

Еврейские элементы в этой речи Фунта — риторические обороты "где...?" и "спрашиваю я вас". Ср.: "Горе нам, где сладкая революция?" [Бабель, Гедали]; "Я оглядываю жизнь и спрашиваю: где воля, где мощь, где сила человека?" [Юшкевич, Евреи, 39]; "Я вас спрашиваю, что это за поездка?"; "Я спрашиваю, сумасшедший растяпа, кто так поступает?" [Шолом-Алейхем, Третьим классом, Мариенбад, Собр. соч., т. 5: 172; т. 6: 233] и др.

15//15

Остап... принялся терпеливо выспрашивать вечного узника, отдавшего жизнь за "други своея". — В Евангелии от Иоанна: "...кто душу свою положит за други своя" [15.13]. "Вечный узник" напоминает о персонажах типа Железной маски, аббата Фариа ("Граф Монте-Кристо" А. Дюма и т. п.).

15//16

Я сидел при Александре Втором, и при Третьем, и при Николае Александровиче Романове, и при Александре Федоровиче Керенском. — Ср.: "Старик потерял счет годам и говорил: „Я пережил Николая Павловича, Александра Николаевича, Александра Александровича, Николая Александровича, Владимира Ильича, — переживу и Алексея Ивановича [Рыкова]"" [Пильняк, Красное дерево]. См. ЗТ 23//14.

15//17

С минуты на минуту он мог заговорить о пакте Келлога или об испанском диктаторе Примо де Ривера... — Пактом Келлога (по имени американского госсекретаря, который совместно с А. Брианом был его инициатором) назывался договор 15 государств о неприменении войны в качестве орудия национальной политики. Подписан в Париже в августе 1928 (СССР присоединился в сентябре), вошел в силу в июле 1929.

Примо де Ривера (1860-1930) — генерал, маркиз, диктатор Испании с 1923; подав в отставку в январе 1930, выехал из страны и умер в марте того же года, незадолго до начала действия романа.

Примечания к комментариям

¹ [к 15//6]. Отметим в стихотворении Сельвинского черты, имеющиеся и в ЗТ, у бендеровской конторы, — курьера, чай, пишущие машинки, портреты: Стрекотали машинки. Портрет потел. / Стыл чай.Жарко. / Курьер, как всегда, принес бюллетень... Ср. машинку "Адлер", Паниковского, разливающего чай, а в конце романа — картину конторы, которая могла бы быть насмешливым откликом на бодрые стихи поэта: "Во всех окнах были видны пишущие машинки и портреты государственных деятелей" и т. д. [ЗТ 35]. В первых изданиях стихотворение называлось "Великий обыватель с улицы Карла Маркса" [в кн.: Сельвинский. Рекорды].

² [к 15//7]. Суть вольпинской шутки состоит в том, что в его юмореске "душой" называется либеральный интеллигент, и описывается, сплошь каламбурами, его типичная эволюция: Душа со студентами пиво пила, / Душа в душе социалистом была.../ У души на душе тяжелый камень, / Душе не по душе с большевиками, / Душа боится, играет в прятки, / Душа у души уходит в пятки... и т. д.

³ [к 15//15]. Первое общество взаимного кредита находилось на углу Пушкинской и Греческой улиц — великолепное здание во флорентийском стиле, построенное в 1903. Второе — на Греческой, между Ришельевской и Пушкинской [из путеводителя по Одессе 1905 г., цит. в кн.: ИльфА., ЗТ, 423].

"Первое общество взаимного кредита" может содержать в себе и политический намек: это учреждение (правда, в Москве, а не в Одессе) после 1917 превратилось в отделение ГПУ. "В доме „Первого Общества Взаимного Кредита" находятся знаменитые подвалы, где производились расстрелы под шум автомобилей, работавших на полном ходу внутри двора и по Малой Лубянке" [Громов, Перед рассветом, 46]. Перенос известного факта или объекта из одного города в другой, из центра на периферию — весьма типичный для соавторов прием "эзоповского языка", не раз отмечаемый в этой книге.