9. Снова кризис жанра

9//1

Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами... [два абзаца]. — Рассуждение о двух мирах следует форме, употребительной в жанре эссе, обычно в его начале. Мы имеем в виду "парадоксальное" противопоставление двух разновидностей внутри некоего казавшегося цельным понятия, проводимое через два почленно соположенных ряда дефиниций и афоризмов. Таково, например, предисловие к книге Тэффи "Человекообразные": "Человекообразное движется медленно, усваивает с трудом и раз приобретенное отдает и меняет неохотно. Человек ищет, заблуждается, решает, создает закон — синтез своего искания и опыта... Там, где человек принимает и выбирает, — человекообразное трудится и приспособляется..." и т. д. Таким же образом — сравнением людей с фамилией "Иванов" и "Иванов" — начинается рассказ И. Ильфа "Случай в конторе": "Ивановых великое множество. Ивановых можно перечесть по пальцам. Ивановы занимают маленькие должности. Это счетоводы, пастухи, помощники начальников станций, дворники или статистики. Ивановы люди совсем другого жанра. Это известные писатели, композиторы, генералы или государственные деятели" и т. д.

9//2

В маленьком мире изобретен кричащий пузырь "уйди-уйди", написана песенка "Кирпичики"... — Пузырь, упоминаемый здесь, — изобретение достаточно давнее:

"К короткому деревянному мундштуку прикреплена сморщенная резина; дуешь в мундштучок — и на конце его возникает шар; перестаешь дуть, то закрываешь, то открываешь отверстие в мундштуке, и воздух, выбиваясь из шара, издает гнусавый, капризный, ноющий звук, в котором действительно слышится „уйди, уйди“. Случалось, выйдешь на улицу, — и сразу со всех сторон доносится это прерывистое, пронзительное нытье" [Шефнер, Имя для птицы, 446].

На Сухаревке военного времени "резиновые чертенята с пунцовыми анилиновыми щеками умирали с пронзительным воплем: „Уйди, уйди!“" [Паустовский, Беспокойная юность, 290]. А. Гладков вспоминает "свистки „уйди-уйди“ у еще не снесенной Иверской" в середине 20-х гг. [Поздние вечера, 23]. На московских улицах 1927 года Чертики, пищащие "Уйди-уйди-у", / Пузырились, высунув красные жала [И. Сельвинский, Пушторг, 1.3]. Они назывались также "вербными чертенятами", так как были особенно звучны и заметны в Вербное воскресенье ("на Вербе"). В советские годы их днем стало Первое мая (личные воспоминания. — Ю. Щ.).

"Кирпичики" — лирическая баллада, большой хит эпохи нэпа:

На окраине где-то города

Я в убогой семье родилась,

Горе мыкая, лет пятнадцати

На кирпичный завод нанялась.

На заводе том Сеньку встретила,

Лишь, бывало, заслышу гудок,

Руки вымою и бегу к нему

В мастерскую, накинув платок.

Кажду ноченьку мы встречалися,

Где кирпич образует проход.

Вот за Сеньку-то, за кирпичики

И люблю-то я этот завод...

Тут война пошла буржуазная,

Огрубел, опустился народ

И по винтику, по кирпичику

Растаскал опустевший завод...

[по кн.: Русские советские песни, 76; также в: Русский романс на рубеже веков].

Автор, вернее, редактор музыки — Вал. Кручинин [по другим же указаниям, см. Русский романс на рубеже веков, 359, — Б. Прозоровский]. Автор слов ¹ — поэт Павел Давидович Герман (7-1952), написавший, помимо "Кирпичиков", романс "Только раз бывают в жизни встречи" (исполнялся А. Н. Вертинским), "Последнее танго" [см. ЗТ 20//14]и "Авиамарш" ("Мы рождены, чтоб сказку сделать былью..."). "ВРГАЛИ хранятся его стихотворения, среди которых „Заседание продолжается" и „Директивный бантик", написанные в 1933 по мотивам рассказов Ильфа и Петрова" [ИЗК, 216, примечания]. Наряду с "Маршем Буденного" и "Стенькой Разиным", "Кирпичики" были одной из популярнейших песен 20-х гг.

Об обстоятельствах рождения "Кирпичиков" существуют разноречивые сведения. По одним сведениям, песня была написана в 1923 Для эстрадного театра "Павлиний хвост" и впервые исполнялась его актерами [Русская советская эстрада, 237]. Чаще происхождение ее связывается с мейерхольдовским спектаклем "Лес" (1924), где одна из любовных сцен между Петром и Аксюшей шла под исполняемый тремя баянистами вальс "Две собачки" (музыка С. Бейлинзона). "Эта лирическая сцена под гармошку имела такой успех, что именно из нее родилась современная песенка „Кирпичики"" [Ильинский, Сам о себе, 259; то же в кн.: Глумов, Нестертые строки, 109, и В. Ардов, Этюды к портретам, 233]. Писатель А. Яковлев сообщает: "Знаменитые „Кирпичики" облетели Москву в три месяца: в феврале прошлого [очевидно, 1925] года на юбилейном вечере по случаю 100-летия Малого театра группа молодых актеров впервые пропела эту песенку, а во время первомайских торжеств „Кирпичики" уже распевались за Пресненской заставой фабричными девушками" [Московские частушки, КН 01.1927].

Так или иначе, в 1925-1926 "Кирпичики" пела уже вся страна, и их дальнейшая жизнь складывалась по законам фольклора. Часто опускались последние четыре куплета авторского текста о послевоенном восстановлении завода. С другой стороны, как и вокруг других популярных тогда песен, возникали варианты на темы дня: о растратчиках, алиментах и проч., а также переработки в духе жестокого романса. Песенку подхватили эстрадные сатирики; как рассказывает И. Набатов, "куплетист Креминский выступил с пародией, которая называлась „Кирпичиада". Он показал, как эту песню пели бы в опере, оперетте, в русском хоре, как ее изобразила бы цыганская певица, как исполнили бы ее в художественном чтении и, наконец, в драме" [Набатов, Заметки эстрадного сатирика, 40; Симаков, Народные песни]. Многие сетовали на вездесущность и навязшую в зубах банальность "Кирпичиков". В фельетоне известного писателя Вас. Андреева жилец коммунальной квартиры жалуется на соседа, ежедневно играющего эту мелодию на гнусавой скрипке: "Нет, ты пойми. Я встаю с постели — „Кирпичики", прихожу со службы — то же. Пью чай, обедаю, сплю — все под „Кирпичики"" [См 24.1926].

Новейшее исследование происхождения "Кирпичиков", их различных версий, бытования и переделок произведено С. Ю. Неклюдовым [Неклюдов, "Все кирпичики да кирпичики..."; с исчерпывающей библиографией].

Репертуарными органами и культурными инстанциями песня критиковалась за "мещанство". М. Кольцов, смело заступаясь за "Кирпичики", указывал, что по теме они близки к "Цементу" Ф. Гладкова: "Тема одна: восстановление завода инициативой и руками революционных рабочих. У Гладкова — Глеб и Даша, в „Кирпичиках" — Сенька и Маруся" [Как мы веселимся, в кн.: М. Кольцов. Конец, конец скуке мира] ². Ср. в том же абзаце ЗТ упоминание о "толстовке-гладковке". К. Федин в разговоре с Р. Гулем объяснял официальное неодобрение песни тоталитарной ревностью: "— И „Марш Буденного" и „Кирпичики" умерли потому, что уж очень все их пели, а власти наши не любят, когда нация хоть на чем-то объединяется, пусть даже на песне (буквальные слова Федина, Р. Г.)" [Гуль, Я унес Россию; разговор в 1928; курсив Р. Гуля]. Из этого свидетельства, помимо вывода о ясном понимании К. Фединым духа советского режима, можно заключить, что к 1930, когда о них упоминают соавторы, повальное увлечение "Кирпичиками" уже находилось на спаде.

По мотивам "Кирпичиков" был сделан одноименный фильм, в котором роман работницы Маруси и кочегара Семена развертывался на историко-революционном фоне [Советские художественные фильмы, т. 1; вышел в конце 1925, имел большую прессу)]. Как видим, адаптация этой песенки к задачам "реконструктивного периода", по поводу которой шутят соавторы, недалека от реальности.

9//3

На пузыре "уйди-уйди" изображается Чемберлен, очень похожий на того, каким его рисуют в "Известиях". В популярной песенке умный слесарь, чтобы добиться любви комсомолки, в три рефрена выполняет и даже перевыполняет промфинплан. — Чемберлен, антигерой советской политической пропаганды, изображается на месте прежнего черта [см. выше, примечание 2]. Карикатуристы и устроители политкарнавалов придавали британскому министру сходство с чертом, делая особый упор на монокль, крючковатый нос и злобное выражение лица. Соавторы часто иронизируют по поводу советских новшеств, скроенных по старым образцам, хотя это во многом и их собственный метод: для ДС/ЗТ характерны образы, ситуации, предметы, подпадающие сразу под несколько историко-культурных стереотипов [см. об этом Введение, разделы 4 и 6, а также многие из комментариев].

Промфинплан, или техпромфинплан, — "комплексный годовой план производственной, технической и финансовой деятельности предприятия, конкретизирующий показатели пятилетнего плана" [БСЭ, 3-е изд., т. 25]. В 1929-1930 данный термин фигурирует едва ли не на каждой странице журналов и газет в тех же выражениях, что и в ЗТ: "В выполнении, а по ряду участков даже перевыполнении промфинплана первого года пятилетки одну из решающих ролей сыграло соцсоревнование"; "Соцсоревнование поможет выполнить и перевыполнить промфинплан" [Л. Полонская, На передовых позициях, КН 01.1930; Б. Анибал, Время, дела и люди, НМ 10.1930 (плакат на фабрике)].

9//4

И пока в большом мире идет яростная дискуссия об оформлении нового быта, в маленьком мире уже все готово... — Дискуссий о формах нового быта в эпоху ЗТ велось немало. Подвергались пересмотру все аспекты жизни, от семьи и брака до мебели и домашнего хозяйства. Радикальные проекты новых форм общежития находили сторонников в высоких сферах государства и партии. А. В. Луначарский писал:

"Семейная жизнь претерпит очень большие изменения. Можно сказать, что в социалистическом городе семья старого типа окажется совершенно отмененной. Разумеется, будет по этому поводу и шипение относительно „свободы любви", „разврата" и т. д. Но мы пройдем мимо всего этого шипения, помня те великие заветы социалистических учителей о новых свободных формах отношений между полами, которые неразрывно связаны с социализмом".

Далее автор поясняет на примере Магнитогорска, какие перемены он имеет в виду, с одобрением описывая проекты отделения детей от родителей и общественного их воспитания, постройки огромных домов-коммун на 1,5-3 тысячи человек и т. д. [СССР строит жизнь, достойную человека, Ог 10.02.30]. Пресса сообщала о проектировке грандиозных "жилых комбинатов", "45 км социалистических селений" и т. п. [Города грядущего, ЛГ 17.03.30].

Конец 20-х и начало 30-х гг. знаменуется массовыми попытками создания коммун — "лабораторий нового быта", основанных на равенстве, совместном труде и досуге, отказе от личных денег и собственности. Типичный случай — общежитие, устроенное в бывшей ленинградской синагоге: "Личное имущество каждого обобществлено вплоть до одежды. В столовой на столе стоит ящик с деньгами — каждый коммунар может взять отсюда на карманные расходы. Впрочем, в последнее время шкатулка пустует... В коммуне есть один ребенок. За годовалой коммунаркой ухаживает специально освобожденная коммунарка" [Арк. Млодик, Ударники быта, Ог 28.02.30]. Коммуны отражены в литературе тех лет, например, в пьесе Н. Погодина "Дерзость", в романе В. Каверина "Скандалист" (главка "Давление времени") и др. Наступление сталинского тоталитаризма положило конец этим новым формам общежития, исчезнувшим почти повсеместно к 1932 [см.: Stites, Revolutionary Dreams, 205-222].

Другие известные аспекты тогдашней борьбы за революционный быт — массовые формы общественного питания, призванные освободить женщину от "кухонного рабства" , для чего строились грандиозные фабрики-кухни [см. ЗТ 8//28]; кампания за ясли [ЗТ 6//20]; изживание "буржуазных" влияний в сфере одежды и моды (шелковые чулки, галстуки, пудра [ДС 37//11]); левые течения в вопросах брака и семьи [ЗТ 12//13; ЗТ 13//14].

9//5

...Галстук "Мечта ударника", толстовка-гладковка, гипсовая статуэтка "Купающаяся колхозница" и дамские пробковые подмышники "Любовь пчел трудовых". — Подобно картине "Дед Пахом и трактор в ночном", предметы эти пародируют приспособление старых шаблонов к современности. Ср. сходные остроты: "И танцы бывают революционные. Например, мазурка „Отдыхающий крестьянин" или вальс „Волшебная смычка"" [Шкваркин, Вредный элемент]. "Толстовка-гладковка" названа по имени Ф. В. Гладкова (носившего толстовки) и отражает типичные для 20-х гг. попытки заменять старых классиков новыми, пролетарскими. Соавторы высмеивают эту тенденцию не раз (ср. ДС 18//7: Жаров на месте Пушкина).

"Любовь пчел трудовых" (1924) — сборник повестей и рассказов Александры Коллонтай. Автор книги — видная революционерка, член партии большевиков, дипломат; в 1923-1945 советский посол в Мексике и в скандинавских странах. Была известной деятельницей русского феминизма, занималась литературой. В ее сентиментальных, но довольно откровенных по тому времени повестях, вызывавших в 20-е гг. бурные дне-куссии, разрабатывалась тема свободной любви передовых мужчин и раскрепощенных женщин.

9//6

[Журнальный отдел] "Шевели мозговой извилиной" — Отдел "Шевели мозгами" существовал в журнале "Чудак" в 1928-1930. Одна из серий огоньковской "Викторины" называлась "Шевельните мозгами" [Ог 29.01.28].

9//7

Мой первый слог сидит в чалме, / Он на Востоке быть обязан... / Второй же слог известен мне, / Он с цифрою как будто связан... / В чалме сидит и третий слог, / Живет он тоже на Востоке. / Четвертый слог поможет бог / Узнать, что это есть предлог. — Творение Синицко-го близко следует слогу стихотворных шарад из массовых журналов 1920-х гг., с их неумелым, корявым языком и в особенности обилием слов-затычек, призванных заполнять метр (известен мне, как будто, поможет бог узнать). Чтобы судить о верности соавторской пародии, приведем три подлинных образца жанра [из раздела "Ребусы, шарады и задачи", КН 15-16 и 24.1925].

1. Согласную букву поставим вперед,

За ней — что при свете за нами идет.

Художник-писатель один у нас был —

Он долго за Каспием жил, —

Его-то фамилию дальше поставим

И все прочитать вас заставим:

Читайте внимательно, внемлите звукам.

Того, кого предали смерти и мукам

За дело народа еще в старину —

Здесь имя и прозвище будет ему.

2. Для первого шарады слога

Одно животное возьмем,

И, не задумываясь много

Мы им слог первый назовем.

Стиха есть форма, — слог второй,

Восторг им раньше выражался,

В нем царь небесный иль земной

Всегда поэтом восхвалялся...

Для слога третьего возьмите

Две буквы в нашем алфавите...

В игре бильярдной слог четвертый

У игрока всегда бывает,

В азарте, всех пославши к черту,

Он шар им в лузу загоняет.

А все — один из стаи славных

Коммунистических орлов.

Он был за всех людей бесправных

Всегда на бой идти готов.

3. Первым ноту называем,

А вторым все подтверждаем.

Третье — только знак согласный

В букваре идет за гласной.

А четвертый — часть лица,

Коль прочтем его с конца.

Все — строитель просвещенья

При особом здесь значеньи³.

9//8

— Идеология заела, — услышала она бормотание деда, — а какая в ребусном деле может быть идеология? — Переход к индустриализации сопровождался резким усилением идеологического давления на все сферы жизни. Это немедленно сказалось на массовой культуре, в первую очередь на иллюстрированных журналах, которые до того являли довольно пеструю и занимательную картину. Между "Огоньком" и "Красной нивой" за 1926-1928 и за 1930-1931 — целая пропасть. Широкий спектр очерков из современной жизни, зарубежных корреспонденций, научно-популярных статей, исторических и литературных курьезов, путевых зарисовок и пр. внезапно сменяется казенным единообразием производственной тематики, проникающей во все поры журналистской продукции. Эта смена установок видна на примере "Викторины" ⁴ — любимой читателями игры "Огонька", с января 1929 одиозно переименованной в "Индустриалу".

"Викторина" предлагала читателю вопросы общекультурного характера: "Что такое архипелаг? В какой книге действующее лицо — Шахерезада? Почему в северо-западной Европе мягкий климат? Какое метательное орудие само возвращается к бросившему его? Сколько председателей ЦИКа СССР? Какая форма государственного правления сейчас в Венгрии? Что значит "Страдивариус"?" и т. п.

"Индустриала" ожидает от читателей эрудиции иного рода и порой звучит как юмор: "Какой город первым перевыполнил подписку на заем „Пятилетка в 4 года“? Какое условие должно выполнить предприятие, чтобы в первую очередь быть переведенным на 7-часовой рабочий день? На какой, единственной в СССР, ферме применяется удой коров электрическим способом? Какое предприятие явилось инициатором рабочего шефства над учреждениями? Выполнили ли мы в этом году план весенней путины? С каким союзом сливается союз сахарников? Какой газетой организована всесоюзная перекличка скрытых ресурсов промышленности? Расшифруйте МБРЛ (ВОМТ)" и т. д. У участников игры предполагается феноменальная память на цифры и способность предвидеть будущее: "Во сколько раз возрастет к концу пятилетки число городов, имеющих автобусное сообщение? Какое количество апатитов будет добыто в текущем году, и какое — в следующем? Продукция какой отрасли промышленности будет утроена в третьем году пятилетки?" [Ог 1928 и 1930] и т. д.

В журнале "Тридцать дней" публиковались "земфабры", или картинки с вопросами — ср. загадочную картинку Синицкого: "Где председатель этого общего собрания рабочих и служащих, собравшихся на выборы месткома насосной станции?" [ЗТ 14]. Здесь требовались уже не только знания, но и искусство политически правильных оценок: "В связи с какой общественно-политической кампанией приехали шефы в село?.. Правильно ли учтены нетрудовые элементы?.. Хорошо ли проводится хлебная кампания?.. Правильно ли распределен сельхозинвентарь?.. Успешна ли в селе антирелигиозная пропаганда?.. Развита ли в этом учреждении самокритика?" и т. п. [ТД 04.1929].

Индустриальная тематика все более захлестывала сферу развлечений: "На стенах серии портретов, книг (без фамилий авторов), фотографий заводов, строительств, карт, — все это материалы для угадывания" [К. IL, Что на афише? ТД 07.1930]. Раздавались требования политизировать шахматные отделы журналов [Шахматы или пятилетка, Смена 10.1931; в кн.: Белинков, Сдача и гибель. ..,417]. Идеологизация коснулась даже детских садов, где изгонялись традиционные игры и книжки (например, сказки К. Чуковского) и насаждались игры на темы пятилетки [Fischer, Му Lives in Russia, 56-57]. Среди других детских забав критика обрушилась на оловянных солдатиков как на "игрушку скучную, бесполезную" [Л. Кассиль, Республика малышей, КН 16.1930].

Идейно выдержанные ребусы и шарады предвосхищены в романе "Боги жаждут" А. Франса. Художник изобретает "колоду революционных карт, где короли, дамы, валеты заменены Свободами, Равенствами, Братствами" и т. д. [гл. 3]. Подобная адаптация разных предметов часто вышучивается в советские годы. Колода политически злободневных карт, с отражением народностей СССР, предлагается в юмористическом журнале, где активно печатались Ильф и Петров [Обновленные валеты, Чу 49.1929]. В фельетоне М. Кольцова, посвященном проблемам питания, один изобретательный деятель нарпита "переменил названия блюд на карточке. Вместо „бефа Строганов", „котлет маре-шаль" и „щей суворовских" появились „кашабуденновская", „битки Красный Перекоп" и „крем проклятье убийцам Карла Либкнехта и Розы Люксембург"" [Битки с макаронами (1928)]. В "Жизнеописании С. А. Лососинова" С. Заяицкого заглавный герой задумывает создание "новых, революционных ругательств": "Вместо „едят тебя мухи с комарами" [предлагается говорить] „едят тебя эсеры с меньшевиками"... Вместо „собачий сын" — „помещичий сын" и т. п."[III.4]. Политизированные бытовые ругательства, впрочем, уже были реальностью, отражаемой фельетонистами [см. ЗТ 12//8]. Неожиданный отказ редактора принять продукцию Синицкого (далее в этой главе) напоминает о неудаче персонажа романа "Боги жаждут" — бывшего откупщика Бротто, зарабатывающего на жизнь продажей картонных марионеток. Владелец лавки, куда Бротто сбывает своих "плясунов", в один прекрасный день отвергает их из-за устрожения идеологического климата: оказывается, что они кое-кому кажутся контрреволюционными [гл. 12].

Фигура "человека-ребуса", которого "идеология заела", намечена в ИЗК 183, 193. Занятие Синицкого ⁵ напоминает странные и редкие профессии персонажей Диккенса (таких, например, как кукольная швея и специалист по скелетам в "Нашем общем друге"). Пара "дед и внучка" — также диккенсовская (Нелл и дед в "Лавке древностей"). Помимо параллели с Ч. Диккенсом, выбор деда (а не отца) обусловлен особой ролью, которую играют персонажи типа Синицкого в сатирическом мире соавторов. Старик-ребусник с наружностью гнома, удаленный на два поколения от большинства героев романа, принадлежит к ряду заведомо несознательных и "негибких" фигур, минимально способных к адаптации, к пониманию, не говоря уже об исполнении, все устрожающихся идеологических требований. Другие персонажи этого ряда — старухи в доме призрения, терроризируемые лозунгами и радио [см. ДС 8//10]; старый монархист Хворобьев; ученая собака в знаменитом "Их бин с головы до ног"; иностранцы [см. ЗТ 28//9]; индийский философ [см. ЗТ 33//2] и др. Беря в обработку подобный неподатливый, бесполезный для нового мира материал, машина индоктринации комически обнаруживает собственную слепоту и тупость.

9//9

— "В борьбе обретешь ты право свое" — это эсеровский лозунг. — Данное изречение, популярное до революции среди гимназическо-студенческой молодежи (принадлежит философу И. Г. Фихте), и в самом деле было лозунгом партии эсеров. Им выражалась приверженность партии к методам террора. В автобиографической повести А. Воронского эсеровский агитатор упрекает социал-демократов за слишком мирную тактику: "Так не добывают землю и волю. Ее берут с бою: „В борьбе обретешь ты право свое“" [За живой и мертвой водой, 296].

Профаны, путаясь в различиях между левыми партиями, нередко принимали это изречение за лозунг большевиков. Как вспоминает Л. Утесов, одесситы, "люди Пересыпи и Слободки [в начале XX века] еще слабо разбира[лись], в чем разница между эсерами и эсдеками. Лозунги „В борьбе обретешь ты право свое“ и „Пролетарии всех стран, соединяйтесь!“ звуча[ли] для них одинаковым призывом к борьбе" [Одесса моего детства // Л. Утесов. Спасибо, сердце!, 19]. Даже бывший член Думы октябрист С. И. Шидловский, осуждая большевизм, пишет: "Воистину, только учение, кладущее в свою основу начало „в борьбе обретешь ты право свое", и могло создать такое положение" [Воспоминания, т. 2:167]. Политически отсталый ребусник Синицкий, таким образом, совершает уже известную, типичную ошибку.

9//10

Длинные стеклянные цилиндры с сиропом на вертящейся подставке мерцали аптекарским светом. — Сравнение буфета минеральных вод с аптекой имеет в виду аптечные витрины (обычные до революции, но сохранившиеся и при советской власти — старые одесситы помнят их в 20-е гг.), украшенные сосудами с разноцветными жидкостями:

"В „Аптеке провизора Вестберга", как и во всех приличных аптеках, на подоконниках окон, внутри, стоят лампы; тут они электрические, в более отдаленных местах города — керосиновые. И перед каждой лампой, между нею и наружным стеклом, укреплен большой сосуд с цветным раствором. Иногда это плоская стеклянная ваза в виде огромной круглой фляжки, иногда пузатый шар — красный, желтый, синий (никогда я не видал ни зеленых, ни фиолетовых таких шаров; не знаю уж, чем это объясняется; должно быть, не было достаточно стойких на свету и дешевых цветных растворов). Лучи лампы проходят сквозь окрашенную воду и падают на улицу. По этим цветным шарам, да еще по тяжелым, черным с золотом и киноварью, двуглавым орлам, тем или иным способом укрепленным над дверью, каждый уже издали знал: вот аптека!" [Успенский, Записки старого петербуржца, 68]; "Большие алхимические бутыли в окнах, покатые, овальные со стеклянными остроконечными пробками... Синий-пресиний сосуд; таинственно, ядовито-зеленый; оранжево-желтый. Покатые, внизу широкие, повыше вдруг узенькие со стеклянной, большой пробкой... На углу — обоими крылами в сторону — висит, точно сорваться хочет, выпуклый орел. Аптека" [Горный, Ранней весной, 225-226]; "Они [бутыли в аптечной витрине] символизируют микстуру", — кратко поясняет Ю. Олеша [Ни дня без строчки, 113].

9//11

И молодой человек... увлек Зоею под тусклую вывеску кино "Камо грядеши", бывш. "Кво-Ва-дис". — Название кинотеатра, даже если оно вымышлено, имеет корни в киноиндустрии. До революции в России показывался заграничный фильм "Quo vadis? — Камо грядеши? " по роману Г. Сенкевича, снятый с большой по тем временам пышностью [см.: Луначарская-Розенель, Память сердца, 386]. "Камо грядеши", видимо, задумано как того же типа приветствие входящим, что похоронная контора "Милости просим", столовая "Дай взойду" и т. д. [см. ДС 17//2].

9//12

— Привет первому черноморцу! — Первым человеком, встреченным антилоповцами при въезде в город, оказывается Корейко. Какая сюжетная изобретательность со стороны соавторов! В этой встрече отражается особенность мира ДС/ЗТ (а также "Кандида", романов Диккенса, "Доктора Живаго" и др.) — частота "случайных" встреч героев в различных точках пространства [см. Введение, раздел б]. Но самое поразительное в том, что, наряду с этой общей чертой поэтического мира Ильфа и Петрова, сюда вписан и персональный мотив Корейко, а именно, мимикрирование под среднего совслужащего, стремление к невыделимости из массы [см. ЗТ 4//1 и 5]. Ведь "первый черноморец" — это такая же среднестатистическая анонимная единица, как "стотысячный покупатель", "миллионный пассажир", "первый новорожденный года", "двухтысячный трактор" и т. п.

9//13

— Теплые морские ванны еще работают? — Достопримечательность, упоминаемая во многих произведениях об Одессе, например: "Насилу забежал в теплые морские ванны — и прямо к вам" [Бабель, Закат]; "Когда все в Одессе разрушится, морские ванны будут сиять и переливаться светом. Одесситы любят морские ванны" [ИЗК, 179].

До революции в Одессе были морские ванны Гойковича, Исаковича, Кулинена и Гроссмана, все четыре заведения — вблизи знаменитой лестницы, соединяющей Николаевский бульвар с портом. Теплые морские ванны имелись также при купальнях на Ланжероне, Малом и Среднем Фонтанах [Одесса 1794-1894,562]. Ср.: "Заведения теплых морских ванн Гойковича, Гроссмана и Тригера" [цит. по путеводителю 1905 в кн.: А. Ильф, ЗТ, 423].

9//14

Ох уж мне эти принцы и нищие! — "Принц и нищий" — роман Марка Твена, высоко ценившийся писателями южной школы (с восхищением разбирает его, например, Ю. Олеша в "Ни дня без строчки").

Примечания к комментариям

¹ [к 9//2]. Зародыш будущих "Кирпичиков" некоторые комментаторы видят в старинной фабричной песне: Вы заводы мои, / Заводы кирпичные, / Горемычные... [Русский романс на рубеже веков, 359; см. также Песни русских рабочих, 41]. Кирпичный завод — известный объект в русской культурной мифологии: туда уходит, взыскуя искупительного труда, барон Тузенбах в чеховских "Трех сестрах"; как пример загрязнения индустрией природы, кирпичный завод фигурирует также в "Крыжовнике".

² [к 9//2]. Некоторые критики всерьез считали роман Ф. Гладкова переработкой "Кирпичиков" [Н. Юргин в "Комсомольской правде"; см. См 30.1926, 11].

³ [к 9//7]. Ответы: (1) С, Тень, [Н. Н.] Каразин = Стенька Разин. (2) Вол, Ода, Р, С, Кий = Володарский. (3). Ре, Да, К, Тор (из "Рот") = Редактор.

⁴ [к 9//8]. Игра в вопросы — ответы была позаимствована огоньковцами из немецкого журнала "1Лш", где она носила название "Was und Wie? ". Название "викторина" было изобретено М. Кольцовым — по имени известной танцовщицы Викторины Кригер [Дейч, День нынешний и день минувший, 61].

⁵ [к 9//8]. Фамилия Синицкий позаимствована соавторами у известного в те годы автора брошюр и книг по педагогическим и социальным вопросам ("Трудовая школа" и др.). В печати упоминался также крестьянин Синицкий Н. 3., "усовершенствователь хроматических трехрядных гармоник в России" [Ог 27.05.28].