25. Три дороги

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

25//1

Балаганову я куплю матросский костюмчик и определю его в школу первой ступени. Там он научится читать и писать, что в его возрасте совершенно необходимо. — Матроска (матросская блуза, чаще называемая обобщенно: матросский костюм, костюмчик) — фактическая униформа детей обоего пола в дореволюционной России и в Европе, обычно в сочетании с соломенной шляпой. Ее носили как мальчики, от "первого ребенка" Российской империи цесаревича Алексея до сыновей чиновников и гимназических учителей, так и девочки. В мемуарах В. Набокова говорится: "...я в наркотическом сне увидел себя ребенком... в слишком нарядной матроске" [Другие берега, VI.6]. Этот наряд фигурирует в детских сценах его романов: "Все приглашенные мальчики были в матросских костюмах и пахли помадой... Сам Лужин, тоже в матроске, с белой тесемкой и свистком на груди, сидел на венском стуле..." [Защита Лужина, гл. 2]. В прозе В. Катаева упоминаются разные виды и детали матросского костюма: "шерстяная синяя матроска с пристроченными вдоль по воротнику белыми тесемками", "пухлая матросская шапочка с лентами", "матросское пальтишко с золочеными дутыми пуговицами" [Белеет парус..., гл. 1; Разбитая жизнь, 13]. В советской графике и карикатуре матроска, разумеется, служила знаком "буржуйского" детства [ср. иллюстрации Н. Купреянова к "Сказке о Пете и Симе" В. Маяковского (1925) и др.].

Комическая травестия, производимая Остапом, содержит некоторые постоянные черты бендеровских высказываний и одновременно ряд тематических мотивов, инвариантных для Балаганова. Изображение далекого от невинности взрослого (например, жулика) в виде ребенка — одна из бендеровских "архиострот" 1 ("Дети Поволжья?" [ДС 8//18]; "Ах дети, милые дети лейтенанта Шмидта..." [ЗТ 6]; "...со мною еще мальчик, ассистент... Мальчишка у меня шустрый" — о Воробьянинове [ДС 31] и др.).

В отношении Балаганова этот тип острот кажется особенно уместным, поскольку хорошо согласуется с его личными особенностями, как-то: (а) "дюжий рост" ("широкоплечий малый" [ЗТ 9], "лопатообразная ладонь" [ЗТ 1]) и (б) "малообразованность, простота, наивность" ("...он был убежден, что земля плоская" [ЗТ 2]; "Как ваша фамилия, мыслитель?" [ЗТ 1]). Первый из этих признаков Балаганова находит в этой травестии в дитя антитетическое отражение, второй — прямое.

Реализация архиостроты, т. е. воплощение ее в индивидуальную остроту, наделяет этот образ ребенка двумя конкретными деталями детского плана: соответственно матросским костюмчйком и начальной школой. Последние являются проекциями в конечном счете тех же двух черт Балаганова: с одной стороны, его роста и размашистых манер, обычно выражаемых через матросские метафоры (см. примеры в ЗТ 6//17), с другой — его малой осведомленности, нужды в самых начальных познаниях.

Шутка о матросском костюмчике и т. п. учитывает, таким образом, тематические инварианты данного героя. В то же время не упускается возможность кинуть камень в дореволюционную культуру.

25//2

Три дороги... На распутье стоял наклонный каменный столб, на котором сидела толстая ворона. — Богатыри на перекрестке дорог, надпись на камне, предлагающая на выбор несколько путей, — мотив русских былин, например, "Алеша Попович и Тугарин", "Саул Леванидович" [Былины, 176, 201]. Он представлен и в западной литературе, как это видно из "Дон Кихота": "Тут он подъехал к мосту, где скрещивались четыре дороги; тотчас же ему пришло на память, что странствующие рыцари обычно останавливались на перепутьях и размышляли, по какой дороге поехать" [1.4]. Встречается также у Филдинга [История Тома Джонса, найденыша, ХП.З].

Упоминание о "толстой вороне" — видимо, реминисценция из стихотворения Бунина "На распутье" (На распутье, в диком древнем поле / Черный ворон на кресте сидит), цитируемого и в начале романа [см. ЗТ 7//5]. На связь с этим стихотворением указывают также цветовые параллели, например: "Асфальт еще желтился от солнца, голубой пар стоял над шоссе..." [ЗТ] — Три пути / Вижу я в желтеющих равнинах... // В тишине из синей дали кличет... [Бунин] — и общий для обоих мотив исчезающей из мира жар-птицы: "Здесь еще летает догорающая жар-птица" [ЗТ] — Не ищу я по свету Жар-птицы [Бунин].

В советской символике эпохи ЗТ сидящая ворона — комический знак, наделенный коннотациями застоя, отсталости от жизни. Это лучше всего прослеживается в графике тогдашних сатирических журналов, в плакатах и других средствах пропаганды. Например, на предприятиях устраивались особые "черные кассы" для выплаты зарплаты пьяницам и прогульщикам, где красовались карикатурные изображения этих лиц, а также "огромная деревянная ворона на коньке крыши, с издевательским выражением глядящая вниз" [O’Flaherty, I Went to Russia, 104, фото, 105]. Она, конечно, играет эту роль и в данном месте ЗТ с его сатирическим симбиозом "старого и нового".

25//3

Илья Муромец — Остап Бендер, Добрыня Никитич — Балаганов, и Алеша Попович — ...Паниковский. — Имеется в виду картина В. М. Васнецова "Богатыри" (Третьяковская галерея). Три конных богатыря всматриваются в даль, причем не все трое (как хотел бы Остап), а лишь один Илья приложил ладонь ко лбу. Это одна из тех хрестоматийных картин, сюжет которых служил еще с дореволюционных времен объектом юмористического переиначивания и применения к современным ситуациям [о других картинах этого ряда см. ДС 5//17]. Так, юный С. Маршак в 1904 сочиняет "Величание трем богатырям" — Репину, Горькому и Шаляпину [В начале жизни, 671]. В "Сатириконе" публикуется карикатура Ре-Ми на трех правых журналистов, которые представлены на конях и в костюмах богатырей [Ст 38.1911, обложка]. "Крокодил" изображает в виде богатырей бюрократов и растратчиков [перепечатано в КН 36.1926].

Посмотрим, в какой мере произведенное Остапом распределение ролей Алеши и Добрыни между Паниковским и Балагановым позволяет говорить о перекличке между характерами спутников Бендера и соответствующих богатырей. В. Я. Пропп резюмирует особенности этих былинных героев следующим образом:

"Добрыня наделяется чрезвычайно высокими моральными качествами... Добрыня получает хорошее воспитание. Воспитанным, культурным, образованным он выступает решительно во всех песнях о нем... В лице Добрыни народ воплотил те качества, которые он в совокупности обозначает словом „вежество“... — знание внешних форм вежливости и культуры в обращении людей друг с другом... Он умеет держать себя за столом, он знает как сесть и как вести себя за едой... Умение владеть внешними формами жизни... делает его особенно пригодным для дипломатических поручений... Однако основное качество Добрыни, как и других героев русского эпоса, это — беззаветная храбрость, мужество, не знающее пределов...

Из трех героев русского эпоса Алеша самый молодой. Он наделяется не только всеми достоинствами героя, но и некоторыми недостатками, свойственными молодости... [Он] никогда не взвешивает никаких препятствий и опасностей, легкомыслен и смел до безрассудства. Он не изображается обладающим большой физической силой. Наоборот, нередко подчеркивается его слабость, и есть даже такие песни, в которых он изображается хромым... Алеша никогда не теряет присутствия духа и нередко побеждает сильнейшего, но неуклюжего врага своей сметливостью и находчивостью... [Он] отличается остроумием и жизнерадостностью... В позднейшей фольклористике имелась и другая точка зрения, [состоящая в том, что] Алеша — тип отрицательного, безнравственного, аморального эпического героя...

Суровый и могучий Илья, выдержанный и культурный Добрыня, веселый и находчивый Алеша выражают героические черты русского народа" [Пропп, Русский героический эпос, 184-185, 209].

Параллелизм между парами Добрыня-Алеша и Балаганов-Паниковский может быть усмотрен в том, что первому из упомянутых антилоповцев, бесспорно, свойственны такие черты, как лояльность, тяга к порядку и справедливости, определенное дипломатическое искусство (примером чего может служить организация им Сухаревской конвенции), в то время как второй хитер, увертлив, аморален, анархичен и склонен к необдуманным рискованным поступкам. С другой стороны, невежество и неотесанность Балаганова могут рассматриваться как антитетическая параллель к "вежеству" Добрыни. Можно отметить и еще один общий момент. Взаимоотношения Добрыни и Алеши не всегда были гладкими, и в одном из былинных сюжетов Добрыня даже бьет Алешу за неверность, бросает его оземь: Повытащил его из-за дубова стола, /Да и метнул он его о дубовый пол [Былины, 153,161]. Аналогичным образом Балаганов бьет и валяет по земле Паниковского в эпизоде с гирями [ЗТ 20] 2.

25//4

С него хоть сейчас можно былину писать. — Переиначенное клише "С него можно хоть сейчас картину писать" (о чьей-то живописной внешности). Пророческая ирония этой фразы — в том, что через несколько лет былины действительно начали писать — так называемые "советские" былины о Ленине, Сталине, Ежове, челюскинцах и проч. Выражение "писать прозу или стихи с кого-либо" см. также у Маяковского: А сбоку / пишет с него Либединский, // стихи / с него / сочиняет Жаров [Тип, Поли. собр. соч., т. 7].

25//5

Нас еще придавит каким-нибудь "Катерпиллером" или комбайном. Умереть под комбайном — это скучно. — "Катерпиллер" — марка трактора: "надменные „Катерпиллеры“, широколапые чудовища, гордость тракторостроения". Журналисты любуются его "неприступностью, неумолимой властностью поступи", "изысканностью сочетания серых и красных цветов" [И. Изгоев, Завоевание риса, КН 01.1931; Б. Губер, Неспящие, НМ 02.1931]. Комбайн в 1929-1930 характеризуется как "крейсер пшеничных полей", "удачнейшая комбинация жнейки и молотилки", "машина, бесспорно производящая ныне переворот в земледелии" [Н. Осинский, 3 дня на зерновых гигантах, Пр 31.07.29; И. Гриневский, На полях совхоза "Гигант", НД 05.1929: 86]. Бендер явно не вдохновляется пышными журналистскими метафорами: комбайны скучны ему, как и построение социализма в целом [см. Бендер — Балаганову в ЗТ 2; одна из многих перекличек между началом и концом романа].

25//6

По их обобществленным угодьям бродят сейчас многочисленные литературные и музыкальные бригады, собирая материалы для агитпоэм и огородных кантат. — В первые годы пятилетки деятели искусств массами ездят в колхозы и на стройки. Считалось, что писатель или художник — такой же строитель социализма, как рабочий и колхозник. Писатели объединялись в бригады, давали соцобязательства, выполняли план, вступали в соревнование, отчитывались на предприятиях.

Хроника "Литературной газеты" за 1930 полна сообщений об этих кампаниях: "Включим писателя в социалистическое строительство... 100 писателей на индустриальные предприятия и в колхозы... Писатели указывают, что в результате поездок в колхозы они получили богатый материал для своего творчества" [ЛГ 24.02.30]; "Ленинградский отдел ФОСП совместно с Ленотгизом организовал 8 выездных ударных бригад писателей. Тт. Либединский и Чумандрин уже полгода работают на заводе „Красный пути ловец". Л. Сейфуллина и О. Форш работают на текстильных предприятиях Ленинграда..." [ЛГ 10.03.30]; "РАПП в колхозах..." [ЛГ 28.04.30]. "Слетов уехал на Сахалин для изучения строительства нефтяных промыслов... В колхозы и коммуны Нижней Волги выехал член „Перевала" Г. Глинка" [ЛГ 05.07.30]; "Создана ударная бригада писателей по борьбе с угольным прорывом" [ЛГ 09.09. 30] и т. д.

Соавторы не одиноки в своем насмешливом отношении к писательским набегам на заводы и деревню. В. Лебедев-Кумач высмеивает халтурность этой "связи с производством" в стихотворении "Братьям-писателям" [Кр 28.1930]. Юморист "Огонька" повествует о бюрократических перипетиях вокруг лопнувшего рельса на дальней железнодорожной станции. Среди прочего,

"предстояла поездка [к месту аварии] двух комиссий, четырнадцати экспертов, одиннадцати специалистов. На место происшествия уже выезжала бригада авторов, в составе четырех лирических поэтов, одного египтолога и одной детской старушки. Формируя бригаду, председатель одной из литорганизаций, похлопывая египтолога по плечу, заметил: „Поезжайте, молодые люди. Вам полезно посмотреть... Напишите роман из жизни рельсов, внесите вклад..."" [Клим Унывалов, Оригинальное предложение, Ог 30.09.30].

Опубликованный в том же журнале [10.08.30] рассказ В. Ардова "Перпетуум моби-ле" стоит привести почти полностью.

"Литератор Многопальцев, член литературного содружества „Куй железо, пока горячо", сидел у себя за письменным столом и мрачно проглядывал „Литературную газету". Мрачность эта обуславливалась тем, что среди писательских имен, усыпавших все четыре страницы газеты, Многопальцев не находил своей фамилии.

„Писатели на строительстве, — читал Многопальцев: — писатели Ечкин, Тимофейкин, Сашкина-Машкина и Васютин укатили на строительство. Писатели в колхозах, — сообщалось далее: — писатели Гурболиков, Рыдаев, Прасковьюшкин, Иван Дуга и Иван Соха поехали себе в колхозы. Писатели на местах. Писатели Живержеев, Подсосов, Кокосов, Скиселев, Иван Штопор и Иван Бутылка сидят уже на местах. Писатели на места. А писатели Пуузов, Штопаных, Рысаков, Вырвич, Посовер, Потрохов, Иван Борона и Иван Борода еще только собираются на места. Писатели на отдыхе. Писатели С. Парной, Д. Симпатичный, Дохман, Рыбчик, Пере-колбасов, Иван Зга и Иван Бяка уже пристроились на отдых. Писатели на лечобе. Писатели К. Аккуратный, Б. Уютная, Ц. Укромная, Крутихин, Глубокопытов и Птиц лечатся от разных недугов. Вчера же заболел писатель Кицис, но он просил не говорить, чем именно".

Далее сообщалось, кто и что начал писать (отдельно), кто что окончил писать (отдельно) и кто находится как раз в середине творческого процесса (тоже отдельно).

И среди этого табуна имен и псевдонимов ни единая строка не упоминала Многопальцева.

[Многопальцев принимает решение поехать в колхоз. Через десять дней:]

...Писатель Многопальцев, мотая головой и подкидывая ногами, ехал со станции на кол-хозовской лошади.

Из бокового кармана Многопальцева торчал последний номер все той же „Литературной газеты", сложенный так, что без труда можно было прочесть: „Писатели в колхозы. Писатели Ящериков, Грудастов, Севрюгин, Малярийный и Многопальцев поехали-таки в колхозы".

А через два часа Многопальцев сидел на крыльце одной из колхозовских изб и, угощаясь жирным деревенским молоком, вел беседу с председателем коллектива. Мычали коровы, блеяли овцы, гоготали гуси, а равно и утки...

— Ну, а пашете вы трактором? — спрашивал Многопальцев, вежливо дав отблеять серому барану.

— А то как же! Трактором пашем! — и председатель колхоза подливал столичному гостю молоко под аккомпанимент двух пятнистых коров.

— Так, так. Ну, а бороните, скажем, тоже трактором? "

— Трактором, трактором.

— Та-ак. А жнете?

— Трактором.

— Так, так, так. Ну, а стенгазета?

— Стенгазету делаем не трактором.

— Нет, я говорю: стенгазета у вас есть?

— Это есть.

— Та-а-а-ак... А изба-читальня...

— Изба-читальня не трактором.

— Я знаю. А сено косите трак...

— ... тором. Им.

— А скотину пасете...

— Это уж не им...

На этом месте разговор замер и не возобновлялся до самых сумерек. В сумерки председатель колхоза любезно обратился к писателю:

— Спать мы вас положим на сеновал. Летом хорошо спать на сене...

— Летом замечательно спать на сене! — подхватил Многопальцев. — Кстати, вы не знаете, когда отходит следующий поезд на Москву?

— В 12.45...

— А на него можно успеть?

— Если сейчас выехать, то пожалуй...

— Сделайте отдолжение, товарищ, дайте мне лошадку. Мне, знаете, просто не терпится привезти в Москву свои богатейшие впечатления. Значит, я не спутал: пашете вы трактором, а стенгазету делаете не трактором.

— Да, то — трактором, а то — не трактором.

— Пасете не трактором, а бороните трактором.

— Трактором, трактором.

— Жнете трак... Ну, все помню! Велите запрягать!..

Когда писатель Многопальцев подъехал к освещенному станционному зданию, слышно было пыхтение только что приехавшего из Москвы поезда, и какой-то гражданин с чемоданом в руках говорил крестьянам, расположившимся у станции:

— А что, товарищи, из колхоза здесь никого нету?

Вглядевшись, Многопальцев узнал в гражданине своего собрата по перу — писателя Хар-пилюка. Писатель Харпилюк принадлежал к литературной группировке, носившей причудливое название „ЛВзЩ24/7“. В этом имени, собственно, больше подходившем для паровоза, чем для объединения художников слова, буква Л обозначала слово „Литературный", Вз расшифровывались как „взвод" в смысле боевой ударной единицы, а Щ24/7 указывали на адрес исполнительных собраний группы: „Щипок, дом № 24, квартира № 7". В этом военизированном объединении писатель Харпилюк числился как „поэт бляха № 13" 3.

Поэт бляха № 13 с удовольствием признал коллегу и с неменьшим удовольствием занял его место на колхозовской телеге. Когда возница уже тронул, поэт бляха № 13 закричал Многопальцеву:

— Большая к вам просьба: приедете в Москву, вышлите мне номер „Литературной газеты", который выйдет 15-го. Так я и не дождался этого номера...

Многопальцев обещал выслать.

В то время как Многопальцев сидел в вагоне поезда, везшего его в Москву, а Харпилюк, бляха № 13, ехал со станции на колхозовской лошади, — в это самое время писатель Пустянский, сочлен литературной ассоциации Кап-кап, у себя дома проглядывал номер „Литературной газеты". Тщетно искал он свою кличку среди фамилий и прозвищ, испестривших четыре полосы газеты..." (Рассказ заканчивается решением Пустянского поехать в колхоз.)

25//7

Здесь русский дух! Здесь Русью пахнет!.. Здесь сидит еще на своих сундуках кулак Кащей, считавший себя бессмертным и теперь с ужасом убедившийся, что ему приходит конец. — Неточная цитата из вступления к "Руслану и Людмиле" Пушкина: Там царь Кащей над златом чахнет; / Там русский дух... там Русью пахнет! Эта хрестоматийная фантазия на темы народных сказок часто цитировалась и переиначивалась, например: "Про дом Глафиры Петровны местные патриоты говорили: „Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!" После собраний здесь пахло водкою и махоркою" [Сологуб, Творимая легенда, 177]. "Здесь Цекубу, здесь леший бродит, русалка на пайке сидит" [Н. Асеев, Московские улицы, КН 09.1926] и др. Кащей Бессмертный — "в восточнославянской мифологии злой чародей, смерть которого спрятана в нескольких вложенных друг в друга животных и предметах" [Мифы народов мира, т. 1]. Конец Кащея — намек на "ликвидацию кулачества как класса" в 1929-1931.

Отождествление "русского духа" (старой "Расеи" ит. п.) с кулачеством типично для начала 30-х гг. Ср. наполовину рифмованное выступление А. Безыменского на VI съезде Советов [Пр, Из 16.03.31; указано К. В. Душенко].

Высказывание Остапа о Кащее — еще одна вариация мотива "крушения вековых архетипов", появляющегося в ДС/ЗТ многократно: ср. истории гусара-схимника, неудачливого отшельника Хворобьева, Адама и Евы, Вечного жида [ДС 12//11; ЗТ 8//23; ЗТ 27//4—5].

25//8

Но нам с вами, богатыри, от него кое-что перепадет, в особенности если мы представимся ему в качестве странствующих монахов. — Монахи из ликвидированных советской властью монастырей, странствующие в поисках нового местожительства, — заметный элемент российской жизни 20-х гг. [см., например, Fletcher, Russian Orthodox Church Underground, 38, со ссылкой на: Платонов, Православная церковь в 1917-1935; Wicksteed, Life Under the Soviets, 143-144]. Странствовали они и с целью сбора средств на церковь, протекавшего весьма успешно [см. сетования на это в изд.: Московский пролетарий 46.1928]. Это отражено в пьесе В. Катаева "Авангард" (1929), где монах собирает подаяния на отстройку храма, затопленного при строительстве гидростанции. Остап, вне сомнения, намекает на сочувствие крестьянства к притесняемой церкви, хотя в контексте "богатырей" его шутка кажется аллюзией на что-то средневековое, что, конечно, и провело ее благополучно через цензурные инстанции.

С другой стороны, под видом монахов, собирающих деньги на монастырь, до революции нередко подвизались самозванцы и жулики, в том числе пресловутые "персидские подданные" [Короленко, Современная самозванщина; см. также ДС 5//16]. Намек, таким образом, нарочито двусмыслен, направлен в потенции одновременно на советские реалии и на самих антилоповцев.

25//9

Но Паниковский не успел закончить своей речи. Раздался ужасный тошнотворный треск, и антилоповцы в секунду очутились прямо на дороге в самых разнообразных позах. — Автомобиль, разлетающийся на ходу на мелкие части, — мотив из комических кинолент (есть, например, у Бастера Китона). У соавторов, однако, не менее ощутим литературный фон. Сходно с аварией "Антилопы" оформлена дорожная катастрофа в "Харчевне королевы Гусиной Лапы" А. Франса (действие в XVIII в.). Карета, в которой спасаются от погони герои этого романа, терпит крушение — по-видимому, под действием магических чар — в тот момент, когда аббат Куаньяр, подобно Паниковскому, обращается к спутникам с прочувствованной речью о своих любимых занятиях, мечтах и планах на будущее. Авария обрывает аббата, как и Паниковского, на середине фразы: "Страшный толчок свалил нас всех, осыпав градом битого стекла, на пол кареты в живописном беспорядке... Среди бесформенного хаоса конских крупов, грив, ног и животов торчали задранные к небесам сапоги нашего кучера... Второй кучер, которого отбросило в овраг, плевал кровью... Одна рессора лопнула, одно колесо сломалось и одна лошадь захромала". Как и Паниковский, аббат Куаньяр умирает вскоре после крушения и похоронен своими спутниками на деревенском кладбище.

Катастрофа "Антилопы" подготовлена двумя параллельными рядами нарастающих предвестий: с одной стороны, ее собственной агонией ("Антилопе было нехорошо..."; толчки, хрипы в моторе и проч.), с другой — бредовой речью Паниковского о поединке с гусем. Поскольку все авантюры Паниковского кончаются поражением и низвержением на землю, то кажется естественным, чтобы это произошло и в данном случае. И действительно, взрыв машины совпадает с кульминационным моментом охоты на гуся ("...я его хвата..."). Таким образом, речь Паниковского по сути дела в той же мере подготавливает к катастрофе, что и нарастающая неисправность машины.

Эта функция его речи, однако, остается замаскированной до последнего момента, так что взрыв "Антилопы", несмотря на двойную подготовленность, оказывается неожиданностью, как это и должно быть в хорошем сюжете со "внезапным поворотом" 4. В самом деле, охота на гуся развертывается не наяву, где читатель уже привык ожидать провала Паниковского, а в воображении последнего, где более естественно ожидать победы. Более того, азарт охоты на гуся и близкий триумф охотника отвлекают внимание от другой линии предвестий — неполадок внутри автомобиля, тем самым частично маскируя и ее. Отсюда вся неожиданность развязки.

Однако гибель "Антилопы" — больше чем очередная неожиданность: она наносит последний удар компании героев и знаменует конец их совместных похождений, и в этом финальном качестве она носит экстраординарный и подчеркнутый характер. Злая судьба Паниковского предстает здесь со своего рода восклицательным знаком по сравнению со всеми предыдущими его неудачами. Этот особый акцент выражается в том, что не только реальные авантюры Паниковского приводят к фиаско и падению на землю, но и его попытка компенсировать эту неудачливость в фантазии парадоксально кончается тем же, и притом падение происходит не в воображенной Паниковским линии событий, а наяву. Усиленный акцент проявляется и в том, что фиаско Паниковского распространяется на сей раз и на его спутников, вместе с ним растягивающихся в дорожной пыли. Кульминация в линии Паниковского переплетена с финальной катастрофой всего совместного предприятия — совмещение, лишний раз свидетельствующее о сюжетной заботливости соавторов романа.

25//10

Адам, нужно идти. — Фраза с "французскими" коннотациями? Ср.: "Тартарен, надо ехать" [Tartarin, il faut partir; А. Доде, Тартарен из Тараскона, гл. 12]. "II faut partir" — знаменитая ария во франкоязычной опере Г. Доницетти "Дочь полка".

25//11

Жизнь прекрасна, невзирая на недочеты. — Смесь старых и новых выражений. "Жизнь прекрасна" — говорится для подбадривания отчаивающихся: "Жизнь прекрасна! (Покушающимся на самоубийство)" [заглавие рассказа А. Чехова]; "Гражданин Подсекаль-ников! Жизнь прекрасна!" [Эрдман, Самоубийца, д. 1]. "Невзирая на..." — советское клише: "критиковать, невзирая на лица" и проч. "Недочеты" — также современный газетный термин: "Со всеми этими перегибами и недочетами необходимо покончить" [Пр 1928-1929].

25//12

— Хлопнули Алешу Поповича да по могутной спинушке! — сказал Остап, проходя. — Бендер довольно верно имитирует стиль былин. Ср. такие былинные стихи, как: И ляпнул он в Идолище поганое; // Захватил Добрыню за могуты плеча; // Сорубил враг буйную головушку, и т. п. [Былины, 83,153, 157]. См. также былинную цитату выше, в конце примечания 3.

25//13

Смерть Паниковского. — Один из усталых путников отстает от группы, затем вовсе исчезает из виду; хватившись, товарищи отправляются на поиски отставшего и находят его мертвым. Выразительность подобного построения делает его удобным для развертывания мотива чьей-то смерти в пути, и поэтому трудно верить, чтобы ЗТ 25 было единственным местом данного типа. Действительно, мы находим сходную сцену в романе Т. Готье "Капитан Фракасс", и сходство не обязательно объяснять влиянием. Группа бродячих актеров, дав спектакль в замке маркиза 5, движется в буран через снежную равнину. Самый худой и слабый из них, Матамор, отстает; трое из спутников пускаются на его поиски и обнаруживают замерзший труп. На другой день товарищи хоронят его на пустыре вблизи придорожной гостиницы [гл. VI: Эффект снега].

25//14

После псалма вы скажете: "Бог дал, бог и взял", потом: "Все под богом ходим", а потом еще что-нибудь лишенное смысла, вроде: "Ему теперь все-таки лучше, чем нам". — Остап цитирует наиболее избитые поминальные афоризмы. В одном из рассказов А. Аверченко — писателя весьма чуткого к штампам и, подобно соавторам, склонного воспроизводить их в концентрированном виде — мы встречаемся с тем же их набором, в той же последовательности:

"— Боже,— качает головой толстяк, — жить бы ему еще да жить. — Эта классическая фраза рождает еще три классические фразы:

— Бог дал — бог и взял! — профессиональным тоном заявляет лохматый священник.

— Все под богом ходим, — говорит лиловая женщина.

— Как это говорится: все там будем, — шумно вздыхая, соглашаются три гостя сразу.

— Именно — „как это говорится**, — соглашаюсь я. А я, в сущности, завидую Ивану Семенычу!

— Да, — вздыхает толстяк. — Он уже там!

— Ну, там ли он — это еще вопрос. Но он не слышит всего того, что приходится слышать нам" [День человеческий].

25//15

"Владение помещика отставного майора Георгия Афанасьевича Волкъ-Лисицкаго". — Именование помещика пронизано реминисценциями из польской и русской ономастики прошлого. В литературе встречаются фамилии Волк-Столбунский, Волк-Демьянский [В. Л. Кигн-Дедлов, Лес // Писатели чеховской поры, т. 2; Аверченко, Дьявольские козни]. В "Кому на Руси жить хорошо" Некрасова [гл. 5] изображен помещик Гаврило Афанасьевич Оболтп-Оболдуев. Он имел предка, о котором говорится: Волками и лисицами / Он тешил государыню, да который и сам является азартным охотником на лисиц. Имя и отчество некрасовского помещика, в свою очередь, восходят к пушкинскому "Арапу Петра Великого" (боярин Гаврила Афанасьевич Ржевский). Возможно, в этом месте ЗТ — стрела в сторону недруженственной Польши, ее консерватизма и реакционности. В двойной фамилии отставного майора слышится также созвучие с именем ху-дожника-авангардиста Эль Лисицкого, весьма активного в эти годы.

25//16

Надгробная речь Бендера о Паниковском. — Ряд элементов этой второй надгробной речи Бендера о Паниковском (первая была произнесена в ЗТ 1) напоминает стилистику И. В. Сталина. Как ранее отмечалось, соавторы склонны сгущать в пределах одной главы, одного эпизода серию образов и реминисценций одного и того же тематического ареала — см., например, лермонтовско-николаевские мотивы в ДС 36//3, 11 и 13; французские в ЗТ 7//2 и 13; гомеровские в ДС 34; пушкинско-онегинские в ЗТ 35//4, б, 7, 11,16 и 17. В этом свете появление в данной главе ЗТ сталинских интонаций, наряду с обилием в ней же фольклорного, "деревенского" элемента едва ли можно считать случайным, поскольку вся она проходит под знаком коллективизации деревни [см. выше, примечания 5-8], неотделимой от персоны Сталина.

Я часто был несправедлив к покойному. Но был ли покойный нравственным человеком?.. Нет, он не был нравственным человеком... Все свои силы он положил на то, чтобы жить за счет общества. Но общество не хотело, чтобы он жил за его счет. — Переносы из предложения в предложение одних и тех же сочетаний слов весьма характерны для Сталина:

"Еще требуется, чтобы эта власть пользовалась поддержкой миллионных масс рабочих и крестьян. Пользуется ли она такой поддержкой? Да, пользуется. Во всем мире не найдете вы другой такой власти, которая бы пользовалась такой поддержкой рабочих и крестьян, какой пользуется Советская власть... Все эти факты, в которых наглядно видна поддержка Советской власти со стороны миллионных масс, общеизвестны" [О задачах хозяйственников (февраль 1931), Соч., т. 13: 32; курсив мой. — Ю. Щ.].

Риторика вопросов и отрицательных ответов с повтором одних и тех же слов (Но был ли покойный... и т. д.) особенно типична для Сталина:

"Верно ли это? К сожалению, неверно"; "Случайны ли эти лозунги? Нет, к сожалению, не случайны"; "Можно ли утверждать, что у нас были уже все эти условия года два или три назад? Нет, нельзя утверждать этого"; "Можно ли уничтожить классы? Нет, нельзя"; "Есть ли в этих требованиях что-либо унизительное для людей, желающих остаться большевиками? Ясно, что тут нет и не может быть ничего унизительного" и мн. др. в этом роде [О правом уклоне в ВКПб (апрель 1929); Политический отчет XVI съезду ВКП(б) (июнь 1930) — Соч., т. 12: 3,13, 32, 65, 79; т. 13: 8] 6.

Примечания к комментариям

1 [к 25//1]. См.: Ю. Щеглов, Семиотический анализ..., где детально разбирается и данная острота Бендера.

2 [к 25//3]. Стоит отметить, что с Добрыней Никитичем сравнивается хулиган в одноименном стихотворении Маяковского [1926; Поли. собр. соч., т. 7]: сравнением этим защитники хулигана пытаются перекрасить его в "русского богатыря", не умеющего сдержать свою силу. Там упомянута, между прочим, и "матроска в полоску", подобная той, в которую рядит Балаганова Бендер. Заметим, что из спутников Бендера слова "хулиган", "бандит" применяются именно к Балаганову — так квалифицирует его Корейко в воображаемой Шурой стычке [ЗТ12] и владелица украденной сумочки [ЗТ 32]. Таким образом, при всем "вежестве" Добрыни, существовала определенная цепочка ассоциаций, связывавшая — с необходимым ироническим преображением — разухабистую силу русского удальца Добрыни с матросско-хулиганским (хотя тоже, как мы видели, не чуждым определенного "вежества") типом удальства, воплощенном в Балаганове. Как и многие другие ходячие ассоциации в современном им дискурсе, связь эта уловлена соавторами и зафиксирована в серии метафор, атрибутов и образных именований, сопровождающих Балаганова в романе.

3 [к 25//6]. Бляха с номером — принадлежность дворников, носильщиков, извозчиков (об "извозчичьем" элементе в юморе 20-х гг. см. ЗТ 13//23).

4 [к 25//9]. О конструкции "Внезапный поворот" см.: Shcheglov and Zholkovsky, Poetics of Expressiveness, 130-142.

5 [к 25//13]. Вероятно, надо считать случайным совпадением то, что и смерть Паниковского также наступает после спектакля (правда, несостоявшегося), даваемого силами путешественников.

6 [к 25//16]. Ср. пародию на Сталина, сложившуюся в кругах интеллигенции; комментатор слышал ее в юности от знакомого профессора, с отличной передачей сталинских интонаций, пауз и акцента: "О международных авантюристах. Международные авантюристы / потому и называются авантюристами, / что аны пускаются во всевозможные авантюры. // Спрашивается: / ПАЧЭМУ международные авантюристы / пускаются во всевозможные авантюры? // Аны пускаются во всевозможные авантюры ПАТАМУ, / что, будучи ПА САМОЙ СВОЕЙ ПРИРОДЕ авантюристами, / аны НЭ МОГУТ / нэ пускаться в авантюры".