LX

LX

   Я думалъ ужъ о форм? плана,

   И какъ героя назову.

   Покам?сть моего романа

 4 Я кончилъ первую главу;

   Пересмотр?лъ все это строго:

   Противор?чій очень много,

   Но ихъ исправить не хочу.

 8 Ценсур? долгъ свой заплачу,

   И журналистамъ на съ?денье

   Плоды трудовъ моихъ отдамъ:

   Иди же къ Невскимъ берегамъ,

12 Новорожденное творенье!

   И заслужи мн? славы дань —

   Кривые толки, шумъ и брань.

2 Жизнь вторгается здесь в художественный вымысел, так как благодаря искусству стиля этот пассаж намекает, что Онегин как-то («тем временем») развился до определенной индивидуальности, тогда как автор суетится над (неизвестным) героем «другой» эпической поэмы (обещанной в LIX, 14), принадлежащей к многословному и a priori скучному жанру.

3–4 моего романа… первую главу. Этого романа.

6 Противоречий. Едва ли аллюзия на недочеты в хронологии; возможно, намек на двойственную натуру Онегина — сухую и романтичную, холодную и пылкую, поверхностную и проницательную.

8 Цензуре долг свой заплачу. В том смысле, что некоторые пассажи могут быть вынужденно изъяты.

9 журналистам. «Господам рецензентам ежемесячных журналов!», как сказал бы Стерн.

11–12 Явное подражание широко известному пассажу Горация («Послания», I, XX), часто парафразировавшемуся в восемнадцатом столетии. Например, Льюис в своем «Предисловии» к «Монаху»:

Что ж, книга милая, прости!

Иди! Счастливого пути!

<Пер. И. Гуровой>.

«Новорожденное» в данном контексте, — галлицизм. Ср.: Жильбер, «Восемнадцатый век» (1775), строка 391: «Услужливый читатель этих новорожденных стихов…».

14 Кривые толки. Предвзятое мнение, что, поскольку глава Первая «ЕО» имеет некоторое внешнее сходство с «Беппо», Пушкина следует рассматривать как ученика Байрона, вело к тому, что первые читатели сравнивали Пушкина с «русским Байроном» Иваном Козловым, популярной посредственностью — и, как ни странно, это сравнение не всегда было в пользу Пушкина. 22 апр. 1825 г. Вяземский в письме к Александру Тургеневу отметил в связи с публикацией поэмы Козлова «Чернец» (написанной четырехстопным размером истории молодого монаха с мрачным прошлым): «…скажу тебе на ухо — [в „Чернеце“] более чувства, более размышления, чем в поэмах Пушкина». И в тот же самый день Языков писал своему брату о том же «Чернеце», которого он еще не прочитал: «Дай Бог, чтоб правда, чтоб он был лучше „Онегина“». Почему надо надеяться, что Бог даст это, — здесь не очень ясно, но когда вышла глава Вторая «Онегина», Языков во всяком случае получил удовольствие, найдя ее «не лучше первой:… та же рифмованная проза…».

Под этой строфой Пушкин написал по-французски:

Octobre 22

1823

Odessa.