Читайте также
XXII
Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
4 Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
8 И ночь, и звезды, и луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
12 И
XXII
Кого ж любить? Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
4 Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
8 Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите
XXII
Но та, сестры не замечая,
В постеле с книгою лежит,
За листом лист перебирая,
4 И ничего не говорит.
Хоть не являла книга эта
Ни сладких вымыслов поэта,
Ни мудрых истин, ни картин,
8 Но ни Виргилий, ни Расин,
Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека,
Ни даже Дамских Мод Журнал
Так никого
XXII
Блеснет заутра луч денницы
И заиграет яркий день;
А я, быть может, я гробницы
4 Сойду в таинственную сень,
И память юного поэта
Поглотит медленная Лета,
Забудет мир меня; но ты
8 Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой
XXI–XXII
ВариантыВ отвергнутом варианте XXI, 10–14 и альтернативном XXII мы знакомимся с альбомом, который Татьяна находит в онегинском кабинете.10—14 Окончание альтернативного варианта XXI в беловой рукописи (ПБ 43) таково:
Сперва ей было не до книг,
И вдруг открылся между
XXII
Онегин вновь часы считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он выезжает,
4 Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
8 Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва-едва
Ей
[XXII]
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной —
4 И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
8 В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на
XXII
Насколько иссякает в нас сокровище веры, настолько мы начинаем тревожиться идеалами, которыми живут другие церкви[134], - безбрежным развитием внутреннего чувства и субъективного мышления или заботами о судьбах человечества и его внешнем устроении. Этими заботами мы