XXXVII

XXXVII

   И постепенно въ усыпленье

   И чувствъ и думъ впадаетъ онъ,

   А передъ нимъ Воображенье

 4 Свой пестрый мечетъ фараонъ.

   То видитъ онъ: на таломъ сн?г?

   Какъ будто спящій на ночлег?,

   Недвижимъ юноша лежитъ,

 8 И слышитъ голосъ: что жъ? убитъ!

   То видитъ онъ враговъ забвенныхъ,

   Клеветниковъ, и трусовъ злыхъ,

   И рой изм?нницъ молодыхъ,

12 И кругъ товарищей презр?нныхъ,

   То сельскій домъ — и у окна

   Сидитъ она... и все она!...

4 Великолепный образ игры в фараон заставляет вспомнить строфы о карточной игре в главе Второй, исключенные нашим поэтом из окончательного варианта. Мертвый юноша навеки запечатлен в душе Онегина, в ней вечно отзывается вырвавшееся у Загорецкого восклицание, и от пролившейся крови, от слез раскаяния всегда будет для него таять снег того морозного утра.