XXII
XXII
Еще амуры, черти, зм?и
На сцен? скачутъ и шумятъ,
Еще усталые лакеи
4 На шубахъ у подъ?зда спятъ;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
8 Везд? блистаютъ фонари;
Еще, прозябнувъ, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокругъ огней,
12 Бранятъ господъ и бьютъ въ ладони:
А ужъ Он?гинъ вышелъ вонъ;
Домой од?ться ?детъ онъ.
1–4 Переводчики хлебнули горя с первым четверостишием. <Приводятся переводы Генри Сполдинга (1881), Клайва Филиппса-Уолли (1904 [1883]), Бабетт Дейч (1936), Оливера Элтона (1937), Дороти Прэл Рэдин (1937)>.
Ни один из этих переводчиков не понял, что лакеи — это праздное и сонное племя, — карауля хозяйские шубы, крепко спали, растянувшись поверх этих удобных груд мехов. Кучера были не столь удачливы.
Между прочим, вначале у Пушкина (черновик 2369, л. 10 об.) вместо «амуров» были «медведи», что могло бы помочь в выявлении существовавшей в воображении поэта связи между театром и сном Татьяны (глава Пятая) с его «косматым лакеем».
Эти «amours, diables et dragons» <«амуры, черты и драконы)», резвящиеся в балете Дидло в С.-Петербурге в 1819 г., являют собой шаблонных персонажей парижской оперы столетней давности. Они упоминаются, например, в песне Ш. Ф. Панара «Описание Оперы» (на мотив «R?veillez-vouz, belle endormie» <«Проснитесь, спящая красавица»> Дюфрени и Раго де Гранваля), «Сочинения» (Париж, 1763).
5–6 Эта интонация (технически относящаяся к перечислению) открывает серию зловещих перекличек, следующих одна за другой на протяжении сна Татьяны (в главе Пятой), празднования именин (там же) и ее московских впечатлений (в главе Седьмой):
Глава Первая, XXII, 5–6:
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать…
Глава Пятая, XVII, 7–8:
Лай, хохот, пенье, свист и хлоп,
Людская молвь и конский топ…
Глава Пятая, XXV, 11–14:
Лай мосек, чмоканье девиц,
Шум, хохот, давка у порога,
Поклоны, шарканье гостей,
Кормилиц крик и плач детей.
Глава Седьмая, LIII, I:
Шум, хохот, беготня, поклоны…
Следует отметить также:
Глава Шестая, XXXIX, II:
Пил, ел, скучал, толстел, хирел…
Глава Седьмая, LI, 2–4:
Там теснота, волненье, жар,
Музыки грохот, свеч блистанье,
Мельканье, вихорь быстрых пар…
Два последних примера переходят в технику составления описи; множество длинных перечней впечатлений, вещей, людей, авторов и так далее, из которых наиболее замечательный образец — глава Седьмая, XXXVIII.
Подобные интонации не раз встречаются у Пушкина, но нигде не бросаются в глаза так, как в его поэме «Полтава» (3–16 окт. 1828 г.), песнь III, строки 243–46:
Швед, русский — колет, рубит, режет.
Бой барабанный, клики, скрежет,
Гром пушек, топот, ржанье, стон,
И смерть и ад со всех сторон.
7 снаружи и внутри. Совершенно неправдоподобно, чтобы Джеймс Расселл Лоуэлл читал «Онегина» по-русски или в буквальном рукописном переводе, когда писал свое стихотворение в девяти катренах «Снаружи и внутри» (в книге «Под ивами и другие стихотворения», 1868), которое начинается словами:
Мой кучер там в лунном свете
Смотрит сквозь боковой фонарь на дверях;
Я слышу его и его собратьев ругань…
и в котором далее описывает, «как, подпрыгивая на месте, <кучер> согревает свои мерзнущие ноги»; но совпадение восхитительно. Можно вообразить себе ликование искателя перекличек, родись Лоуэлл в 1770 г. и переведи его Пишо в 1820 г.
12 Старое английское понятие «to beat goose» <«хлопать как гусь»>, которое здесь невольно напрашивается, означает бить в ладони, делая мах руками то перед грудью, то за спиной. Это именно то, что кучера — эти господские слуги — делали, когда стояли вокруг костров перед театром, одетые в свои хорошо подбитые, но не всегда защищавшие от холода синие, коричневые, зеленые, как у Деда Мороза, тулупы.
Англичанин Томас Рейкс (1777–1848), посетивший Петербург десятилетие спустя (1829–30), замечает в своем «Дневнике»: «Большие костры… раскладывались близ главных театров для кучеров и слуг». Однако позднее костры были заменены «уличными печками».
14 Щеголи тех времен «неизменно отправлялись домой переодеться… после оперы, прежде чем посетить… бал или ужин» (см.: Капитан Джессе, «Браммел», II, 58).
5 сент. 1825 г. в Одессе Пушкин закончил эту первую часть главы Первой, кроме двух строф (XVIII и XIX), включенных в «ЕО» годом позже.
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
XXII
XXII Она поэту подарила Младых восторгов первый сон, И мысль об ней одушевила 4 Его цевницы первый стон. Простите, игры золотые! Он рощи полюбил густые, Уединенье, тишину, 8 И ночь, и звезды, и луну, Луну, небесную лампаду, Которой посвящали мы Прогулки средь вечерней тьмы, 12 И
XXII
XXII Кого ж любить? Кому же верить? Кто не изменит нам один? Кто все дела, все речи мерит 4 Услужливо на наш аршин? Кто клеветы про нас не сеет? Кто нас заботливо лелеет? Кому порок наш не беда? 8 Кто не наскучит никогда? Призрака суетный искатель, Трудов напрасно не губя, Любите
XXII
XXII Но та, сестры не замечая, В постеле с книгою лежит, За листом лист перебирая, 4 И ничего не говорит. Хоть не являла книга эта Ни сладких вымыслов поэта, Ни мудрых истин, ни картин, 8 Но ни Виргилий, ни Расин, Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, Ни даже Дамских Мод Журнал Так никого
XXII
XXII Блеснет заутра луч денницы И заиграет яркий день; А я, быть может, я гробницы 4 Сойду в таинственную сень, И память юного поэта Поглотит медленная Лета, Забудет мир меня; но ты 8 Придешь ли, дева красоты, Слезу пролить над ранней урной И думать: он меня любил, Он мне единой
XXI–XXII
XXI–XXII ВариантыВ отвергнутом варианте XXI, 10–14 и альтернативном XXII мы знакомимся с альбомом, который Татьяна находит в онегинском кабинете.10—14 Окончание альтернативного варианта XXI в беловой рукописи (ПБ 43) таково: Сперва ей было не до книг, И вдруг открылся между
XXII
XXII Онегин вновь часы считает, Вновь не дождется дню конца. Но десять бьет; он выезжает, 4 Он полетел, он у крыльца, Он с трепетом к княгине входит; Татьяну он одну находит, И вместе несколько минут 8 Они сидят. Слова нейдут Из уст Онегина. Угрюмый, Неловкий, он едва-едва Ей
[XXII]
[XXII] А где, бишь, мой рассказ несвязный? В Одессе пыльной, я сказал. Я б мог сказать: в Одессе грязной — 4 И тут бы, право, не солгал. В году недель пять-шесть Одесса, По воле бурного Зевеса, Потоплена, запружена, 8 В густой грязи погружена. Все домы на аршин загрязнут, Лишь на
XXII
XXII Насколько иссякает в нас сокровище веры, настолько мы начинаем тревожиться идеалами, которыми живут другие церкви[134], - безбрежным развитием внутреннего чувства и субъективного мышления или заботами о судьбах человечества и его внешнем устроении. Этими заботами мы