XXVII

XXVII

   Но куклы, даже въ эти годы,

   Татьяна въ руки не брала;

   Про в?сти города, про моды

 ⁴ Бес?ды съ нею не вела.

   И были д?тскія проказы

   Ей чужды; странные расказы

   Зимою, въ темнот? ночей,

 ⁸ Пл?няли больше сердце ей.

   Когда же няня собирала

   Для Ольги, на широкій лугъ,

   Вс?хъ маленькихъ ея подругъ,

¹² Она въ гор?лки не играла,

   Ей скученъ былъ и звонкій см?хъ,

   И шумъ ихъ в?тренныхъ ут?хъ.

⁶ страшные. В издании 1837 г. «странные», что бессмысленно и, очевидно, опечатка. В ранних изданиях — «страшные».

⁷ Ради рифмы и ритма Пушкин употребляет «темнота» (как здесь) либо «тьма», «потемки». Другие синонимы — «сумрак», «мрак» и «мгла». Последнее в точном смысле означает более темное и туманное, чем чаще встречающаяся поэтическая «темнота», подразумеваемая понятиями «сумрак» и «мрак». Прилагательные «темный», «сумрачный» и «мрачный» обычны в сочинениях Пушкина. Для иных русских «сумрак» мягче, чем «мрак», очевидно, из-за слова «сумерки».

¹² горелки. Игра, сходная с шотландским и английским барли-брейком («барли» — крик о перерыве в игре), деревенской игрой в салки. Горелки — языческого происхождения, и во времена Пушкина еще связывались крестьянами со встречей весны. Само слово происходит от «гореть», употребляемого в игре в особом значении. Любопытное различие между шотландским барли-брейком и горелками в том, что в первом «салка» стоит в середине, «в аду», где «горит» как грешник, тогда как в горелках он «горит» весенней жаждой и любовным огнем под светлыми березами на залитом солнцем холме. (Отметим в зачеркнутой черновой рукописи 2369, л. 36, строку 12: «весной в горелки не играла»).

В некоторых старых сельских «горелках» «горящий» представляет собой «горящий пень» (пень в русском языке — символ «единичности», «одинокости», воплощенных в «я»). Происхождение слова «пень» неясно… Владимир Даль «Толковый словарь живого великорусского языка». 3-е изд., 1903) приводит следующий разговор между одиноким «пнем» и парами перед началом игры: «Горю, горю пень». — «Чего горишь?» — «Девки хочу». — «Какой?» — «Молодой». — «А любишь?» — «Люблю». — «Черевички купишь?» — «Куплю».

Маленькая Ольга и ее девочки-подружки играют под присмотром няни на широкой лужайке, обсаженной по краям сиренью, в смягченный вариант игры. После того как играющие становятся столбцом по двое, стоящий впереди одиночка поет:

Гори, гори ясно,

Чтобы не погасло.

Глянь на небо,

Птички летят,

Колокольчики звенят…

Бегите!

В этот момент стоящая сзади пара разбегается вперед по разные стороны от «горящего», а он пускается в погоню. В конце концов, вместе с пойманным он занимает место в столбце, а непойманный становится «горящим» (пнем).

Я нашел упоминание об этой старинной игре у Томаса Деккера в «Добродетельной шлюхе» (1604), ч. I, дейст. V, сц. 2: «Мы первые побежим в барли-брейке, а ты будешь в аду» (то есть «будешь водить») и у Аллана Рамзея в песне «Приглашение» — «За чайным столом» (издание 1750, с. 407) — строфа 2 начинается:

Смотри как нимфа со всею своею свитой

Быстро скачет через парк,

Чтобы попасть в рощу

И резвиться, и играть в барли-брейк…

*

Элгон собирает на «широком лугу… шумно играющих девочек и мальчиков», Сполдинг называет это «шумным сборищем» «молодых людей», мисс Рэдин объясняет неучастие Татьяны в играх тем, что «это было шумно, но так скучно», а у мисс Дейч девочки не только гонялись друг за другом, но и «бродили по лесу», пока «Татьяна оставалась дома, отнюдь не удрученная своим одиночеством». И все это выдается за «Евгения Онегина».