XXII
XXII
Я зналъ красавицъ недоступныхъ,
Холодныхъ, чистыхъ какъ зима;
Неумолимыхъ, неподкупныхъ,
4 Непостижимыхъ для ума;
Дивился я ихъ сп?си модной,
Ихъ доброд?тели природной,
И признаюсь, отъ нихъ б?жалъ,
8 И, мнится, съ ужасомъ читалъ
Надъ ихъ бровями надпись ада:
Оставь надежду навсегда.
Внушать любовь для нихъ б?да,
12 Пугать людей для нихъ отрада.
Быть можетъ, на брегахъ Невы
Подобныхъ дамъ видали вы.
10 Данте Алигьери, «Ад», III, 9. «Входящие, оставьте упованья» <пер. М. Лозинского>.
В пушкинском двусмысленном примеч. 20 «double entente» <«двойной смысл»> слова «скромный» ускользает от ученых толкователей, которые по этой причине оказываются в положении Джейн Остин, вкладывающей в уста мисс Крофорд из «Мэнсфилд-парка» (т. 1, гл. 6; возможно, героиня просто повторяет слышанное автором от Чарлза Остина), без ясного понимания всех оттенков этого выражения, непристойность, которая была в ходу у моряков; или же напомним о намного более отвратительной двусмысленности, занявшей целую строку в последней строфе отнюдь не столь невинного сочинения лорда Байрона «Беппо».
В «Максимах и мыслях» Шамфора (в его «Сочинениях», изданных стараниями друзей [Париж 1796] т. IV, 43) я нашел следующее место: «Я бы охотно поместил над входом в Рай стих, у Данте начертанный на дверях Ада».
Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚
Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением
ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОКЧитайте также
XXII
XXII Она поэту подарила Младых восторгов первый сон, И мысль об ней одушевила 4 Его цевницы первый стон. Простите, игры золотые! Он рощи полюбил густые, Уединенье, тишину, 8 И ночь, и звезды, и луну, Луну, небесную лампаду, Которой посвящали мы Прогулки средь вечерней тьмы, 12 И
XXII
XXII Кого ж любить? Кому же верить? Кто не изменит нам один? Кто все дела, все речи мерит 4 Услужливо на наш аршин? Кто клеветы про нас не сеет? Кто нас заботливо лелеет? Кому порок наш не беда? 8 Кто не наскучит никогда? Призрака суетный искатель, Трудов напрасно не губя, Любите
XXII
XXII Но та, сестры не замечая, В постеле с книгою лежит, За листом лист перебирая, 4 И ничего не говорит. Хоть не являла книга эта Ни сладких вымыслов поэта, Ни мудрых истин, ни картин, 8 Но ни Виргилий, ни Расин, Ни Скотт, ни Байрон, ни Сенека, Ни даже Дамских Мод Журнал Так никого
XXII
XXII Блеснет заутра луч денницы И заиграет яркий день; А я, быть может, я гробницы 4 Сойду в таинственную сень, И память юного поэта Поглотит медленная Лета, Забудет мир меня; но ты 8 Придешь ли, дева красоты, Слезу пролить над ранней урной И думать: он меня любил, Он мне единой
XXI–XXII
XXI–XXII ВариантыВ отвергнутом варианте XXI, 10–14 и альтернативном XXII мы знакомимся с альбомом, который Татьяна находит в онегинском кабинете.10—14 Окончание альтернативного варианта XXI в беловой рукописи (ПБ 43) таково: Сперва ей было не до книг, И вдруг открылся между
XXII
XXII Онегин вновь часы считает, Вновь не дождется дню конца. Но десять бьет; он выезжает, 4 Он полетел, он у крыльца, Он с трепетом к княгине входит; Татьяну он одну находит, И вместе несколько минут 8 Они сидят. Слова нейдут Из уст Онегина. Угрюмый, Неловкий, он едва-едва Ей
[XXII]
[XXII] А где, бишь, мой рассказ несвязный? В Одессе пыльной, я сказал. Я б мог сказать: в Одессе грязной — 4 И тут бы, право, не солгал. В году недель пять-шесть Одесса, По воле бурного Зевеса, Потоплена, запружена, 8 В густой грязи погружена. Все домы на аршин загрязнут, Лишь на
XXII
XXII Насколько иссякает в нас сокровище веры, настолько мы начинаем тревожиться идеалами, которыми живут другие церкви[134], - безбрежным развитием внутреннего чувства и субъективного мышления или заботами о судьбах человечества и его внешнем устроении. Этими заботами мы