[Последняя строфа]

[Последняя строфа]

   И берег Сороти отлогий

   И полосатые холмы

   И в роще скрытые дороги,

 ⁴ И дом, где пировали мы —

   Приют сияньем Муз одетый

   Младым Языковым воспетый

   Когда из капища наук

 ⁸ Являлся он в наш сельский круг

   И нимфу Сор<оти> прославил,

   И огласил поля кругом

   Очаровательным стихом;

¹² Но там [и] я свой след оста<вил>

   Там, ветру в дар, на темну ель

   Повесил звонкую свирель —

В беловой рукописи (ПБ 169). Датирована «18 сент. Болдино 1830».

^6–11 Младым Языковым… Очаровательным стихом. Поэту Николаю Языкову было двадцать три года в начале лета 1826 г., когда он, студент-философ в университете Дерпта, или Дорпата (самодовольно именуемого «Ливонскими Афинами»), был приглашен своим однокашником Алексеем Вульфом в Тригорское (известное в округе как Воронич), усадьбу его матери, Прасковьи Осиповой, соседки Пушкина (см. мой коммент. к главе Пятой, XXXII, 11). В этой, последней, строфе Языков выходит на сцену как дублер Ленского (см. главу Четвертую, XXXI).

Для поэзии Языкова, характерно звучное, претенциозное, радостно-возбужденное кипение (его четырехстопный ямб — подлинная оргия скольжений), сочетающееся, однако, с плоской вульгарностью чувства и мысли. Наш поэт в письмах и стихах бурно восхищался Языковым; но неизвестно, был ли доволен Языков (в его письмах очевидно завистливое неодобрение «ЕО») тем, что знаменитый друг отождествляет его элегии с элегиями явно посредственного Ленского (глава Четвертая, XXXI, 8–14).

Стихи Языкова здесь представляют для нас интерес только в одном отношении — они воссоздают картину сельской жизни Пушкина. Языков посвятил несколько стихотворений Пушкину, Тригорскому и даже домоправительнице Пушкина. «A. C. Пушкину», 1826 (строки 1–4):

О ты, чья дружба мне дороже

Приветов ласковой молвы,

Милее девицы пригожей,

Святее царской головы!..

Далее Языков вспоминает только что прошедшее золотое лето, когда Пушкин и он (строка 10) —

Два первенца полночных муз

— заключили поэтический союз, в то время как горячий пунш, приготовленный молодой Зизи — Евпраксией Вульф) (строки 17–21):

…могущественный ром

С плодами сладостной Мессины,

С немного сахара, с вином,

Переработанный огнем,

Лился в стаканы-исполины…

Завершаются эти сорок строк следующим образом:

И простодушная Москва,

Полна святого упованья,

Приготовляет торжества

На светлый день царевенчанья, —

С челом возвышенным стою

Перед скрижалью вдохновений

И вольность наших наслаждений

И берег Сороти пою!

В более пространном стихотворении того же года, «Тригорское» (посвященном Прасковье Осиповой), Языков вновь воспевает:

…Сороть голубая,

   Подруга зеркальных озер

И наслаждения купания:

   Как сладострастна, как нежна

Меня обнявшая наяда!

И, наконец, в другом стихотворении, посвященном Осиповой, 1827 (строки 17–19, 24–30):

И часто вижу я во сне:

И три горы, и дом красивый,

И светлой Сороти извивы…

И те отлогости, те нивы,

Из-за которых вдалеке,

На вороном аргамаке,

Заморской шляпою покрытый,

Спеша в Тригорское, один —

Вольтер, и Гете, и Расин —

Являлся Пушкин знаменитый.

(«Аргамак» — крупная, худая, длинноногая лошадь азиатского происхождения).

В конце своего последнего посещения Михайловского, после похорон матери, Пушкин перед возвращением в С.-Петербург писал Языкову 14 апр. 1836 г. из Голубова (усадьбы Вревских, расположенной близ Тригорского и Михайловского): «Отгадайте, откуда я пишу к Вам, мой любезный Николай Михайлович? из той стороны… где ровно тому десять лет пировали мы втроем [третий был Алексей Вульф]; где звучали Ваши стихи, и бокалы с Емкой [енка, шутливое дерптское, т. е. немецкое — искажение жженки[96]]; где теперь вспоминаем мы Вас — и старину. Поклон Вам от холмов Михайловского, от сеней Тригорского, от волн голубой Сороти, от Евпраксии Николаевны [баронесса Вревская, урожденная Вульф], некогда полувоздушной девы [Пушкин пародирует здесь своего собственного „ЕО“, глава Первая, XX, 5], ныне дебелой жены, в пятый раз уже брюхатой…».

Пушкину оставалось прожить год и девять с половиной месяцев.

^13–14 Вергилий также заявляет, что вешает свою «звонкую свирель» на «священную сосну». «Буколики. Эклога VII»:

hic arguta sacra pendebit fistula pinu.

<пусть на священной сосне моя звонкая флейта повиснет.

Пер. С. Шервинского>.

*

Последние пять строф были завершены 18 сент. 1830 г. в Болдине.